— Ну, ты уж не серчай больно! — сконфузился Хомяков. — Я ж не для обиды, а для интересу спросил.
— Дядя Ваня у нас любознательный, он, даже когда в сортир идет, газетку с собой прихватывает, — попытался грубой солдатской шуткой сгладить неловкую ситуацию Володя.
Несмотря на явный пересол, это ему, кажется, удалось. Римма так и зашлась от смеха. Хомяков же насупился и с угрозой в голосе произнес:
— Ты, енто, Владимир, язык не больно-то распускай! Я енто, надсмешек не люблю. И в племяши ко мне не набивайся. Какой я тебе дядя?!
— Извиняйте, пожалуйста! — дурашливо повторил любимую хомяковскую присказку Володя. — Только вы, енто не на пугливых напали.
— Ой, да вы что это так распетушились?! — всполошилась Римма, видя, что дело принимает нешуточный оборот. — Охолонитесь, мужики!
— Тебе, Володя, надо извиниться перед Иваном Александровичем. Ты же моложе, а над старшими нельзя шутить, — поддержала Римму Надежда. Голос ее дрожал, и, казалось, вот-вот она заплачет.
— Так я уже извинился, — пожал плечами Володя. — Однако я не гордый, могу и повторить. — Он сделал легкий поклон в сторону Хомякова и с той же дурашливой интонацией громко отчеканил: — Извиняйте, пожалуйста!
Хомяков в ответ буркнул себе под нос что-то нечленораздельное и принялся за компот, из чего можно было заключить, что он согласен на мировую. Отдавая пустую кружку Римме, он коротко сказал: — Мне будя. А вон Студенту еще капни, он компот любит. — И, взглянув на меня, счел нужным добавить: — Только ты особо не рассусоливай.
Это пожелание скорее надо было адресовать Володе, который пил компот не спеша, мелкими глотками, аккуратно сплевывая в кулак абрикосовые косточки, потом с хрустом разгрызая их и долго жуя ядрышки. Сначала я решил, что он просто хочет позлить Хомякова. Но, когда он лукаво подмигнул мне и кивнул в сторону комбайна, я понял, что ему надо остаться с Риммой наедине. Нет, решительно не в его правилах было пропустить хоть одну юбку.
Надежда давно уже стояла у своего копнителя, и, когда я проходил мимо, то увидел, что она неотрывно наблюдает за сценой прощания Володи с Риммой, и губы ее кривятся в презрительной усмешке. Хомяков на мостике подкручивал какую-то гайку и с таким остервенением, что вполне мог сорвать резьбу. Наконец Володя помог Римме спрыгнуть с полуторки, подхватив ее за талию и чуть задержав у своей груди, шепнул ей что-то на ухо и вразвалочку пошел к трактору. Он завел мотор, но с места не трогал, видимо, дожидаясь команды комбайнера.
— Шумни ему, Студент, чтоб ехал, — не поднимая головы, попросил меня Хомяков.