Харитонов остановился, наблюдая за собаками, но сам в это время думал о другом: о том, что ему всего пятьдесят один, и вот на тебе, диабет, а с ним шутки плохи, нужны строгий режим и диета, только с этой чертовой работой исключается и то, и другое, а работу он не бросит, потому как какой дурак бросит такую работу, и вообще к другой он теперь уже не приспособлен. И тут его жалостливые мысли оборвал черный пес, который неожиданно выскочил откуда-то сверху, из сосняка, перемахнул аллею у самых ног Харитонова и в несколько прыжков достал бежавшую по ложбинке троицу. Он с ходу протаранил коротышку, который в этот момент занимал не очень устойчивое положение и поэтому отлетел метра на полтора. Пока коротышка, повизгивая, выкарабкивался из сугроба, черный пес вменился зубами в холку кудлатого и опрокинул его. Кудлатый на вид был помощнее противника, по почему-то не оказал никакого сопротивления и позорно покинул поле боя, присоединившись к своему малорослому товарищу. Убедившись, что поверженные соперники убираются восвояси, победитель обнюхал даму сердца — теперь Харитонову окончательно стало ясно: это из-за нее произошла стычка, — и побежал впереди, то и дело оглядываясь, как бы спрашивая: не быстро ли, не убавить ли шаг?
— Вот звери! — сказал мужчина в ватнике, подошедший сюда с минуту назад и так же, как Харитонов, молча наблюдавший за всем ходом сражения. — Одно слово, животные.
— На то они и собаки, — неопределенно заметил Харитонов.
Видя, что разговор поддержан, мужчина в ватнике оживился:
— Известно, собаки. Только от этого не легче. Главврач Лев Аркадьевич персонально наказал: тебе, говорит, Саша, поручается вести борьбу с бродячими животными. Это, значит, помимо моих прямых обязанностей: на мне, между прочим, кухня лежит, вся погрузка-выгрузка… Хорошо ему распоряжаться, а как, я спрашиваю, вести эту борьбу? Пострелять их — прав таких не имею. Для этого специальная служба в городе есть — пусть ее вызывают. Да и территория у нас не огорожена, а и был бы забор, собака всегда дыру отыщет. Вон той коричневой зафигачил я палкой, а она, хоть охромела, а все равно сюда бегает. Вот и борись с ними.
— Ну и пусть себе бегают, кому они мешают, — сказал Харитонов.
… К собакам до сих пор относился он равнодушно и никак не мог понять, когда знакомые, такие же, как и он, солидные, уважаемые люди, заводили разных той да эрдель-терьеров. Но вот, увидев сейчас этих бездомных цыган собачьего племени, вдруг проникся к ним жалостью, которая постепенно перешла на самого себя.
«Вот вы бегаете, — думал он, — грызетесь. И я бегаю, и я грызусь. А чего? Зачем? Орден чтоб получить? (В связи с пятидесятилетием Харитонова наградили „Знаком Почета“.) Так его с собой в гроб не возьмешь, А здоровья, вот оказывается, уже и нету»…