– И этот туда же,- выдохнул Добрыня.
Как оказалось, толстячок на осле рассчитал все верно. Едва он оказался у мельницы, как изрубленное в щепу крыло, не выдержав сыплющихся на него ударов, обломилось, и рыцарь, успев прокатиться на нем полный круг, рухнул наземь.
От грохота железа у меня зубы свело судорогой и бесследно пропала начавшаяся было икота. Наверное, звук докатился и до того, кто изволил в этот миг поминать меня «незлым, тихим словом».
– Убился, горемычный,- пустил скупую мужскую
слезу Добрыня.
Ага! Сейчас прям!!! Как известно, дуракам и пьяницам везет… Это просто народная примета, а не вывод из дальнейшего.
Распластанная на земле фигура рыцаря пошевелилась, он поднял вверх правую руку, затем левую, согнул ноги в коленях.
«Аэробика»,- всплыло из темной, хорошо забытой, стороны моей памяти.
Издавая душераздирающий скрежет, с помощью ослиного наездника мельницеборец поднялся на ноги и провозгласил:
– Враг повержен. Виктория!!! Коня мне, коня!
Верный слуга бросился ловить коня, который, исполнив свое назначение – доставив рыцаря до мельницы, отбежал к ближайшему заливному лужку и принялся неспешно набивать.свою утробу. Даже не пытаясь выплевывать случайно подвернувшуюся живность, как то: кузнечиков, гусениц и прочее.
И тут то ли ветер подул слишком резко, то ли до мозга уничтожителя ветряных мельниц наконец-то дошли последствия падения, но, покачнувшись, он плашмя рухнул на землю.
Слуга заметался, не зная – бежать за конем или поднимать хозяина. Видимо, придя к выводу, что господину не повредит отдых, он отправился за конем.
Добрыня, а вслед за ним и я приблизились к грозе мельников и, подняв, поставили на ноги. Глаза горемыки были мутны и смотрели куда-то невидящим взглядом.
– Эй, камрад, вам плохо? – поинтересовался я.
В ответ лишь ветер прошелестел в изрубленных мельничных крыльях.
Подведя коня, упитанный слуга помог господину взобраться на него и подал оброненные на землю копье и меч.
– Благодарю вас, благородные сеньоры и сеньориты.
Кого это он имеет в виду?
Покрутив головой по сторонам, удостоверяюсь, что, кроме нас, здесь никого нет.
Сжав копье, больше напоминающее плохо оструганную мачту для натяжки бельевых веревок, рыцарь округлил глаза и наконец-то заметил наше присутствие:
– Санчо, представь нас.
Толстяк прочистил горло, снял помятую шляпу и склонился в почтительном поклоне. Все это он проделал, не слезая со своего флегматичного осла.
– Благородный идальго Дон Кихот Ламанчский, по борник справедливости, защитник всех униженных и оскорбленных, бесстрашный победитель драконов, освободитель плененных прекрасных дам и… э-э-э…