– Апчхи-хи-хи!!!
На этот раз, однако, мы были настороже, и ураганный порыв ветра пронесся рядом, подняв лишь пыль, которой на нас скопилось и без того предостаточно. Один только Дон Кихот замешкался. Предыдущий порыв пронес его меньше всех, и ползти ему нужно было вдвое больше, чем остальным. Но тут уж обилие металла на его теле сослужило полезную службу, удержав на земле.
Откашливая пыль и вытирая слезящиеся глаза, мы перевели дух.
Блондинка прикоснулась к ссадине на локте и издала стон, способный разжалобить и камень.
– Ламиира, не расстраивайся, ты все равно самая красивая,- попытался утешить ее я.
– Подхалим! – отмахнулась она.
– А я? – поинтересовалась Леля. Уткнув руки в боки и вздернув нос.
– Ты самая лучшая.
– Я, значит, просто красивая, а рыжая самая лучшая.
– Ты тоже самая лучшая.
– Ну вот,- всплеснула руками Леля,- она и самая лучшая, и красивая, а я только…
– Стоп! – Я поднял руки, сообразив, в каком направлении развивается разговор.- Вы все самые лучшие, самые красивые и вообще самые-самые…
– А я еще на пяльцах вышивать умею,- сообщила Леля.
Фрося засопела и, уткнувшись в плечо богатырю, едва слышно заметила:
– А кто этого не умеет?
Добрыня погладил ее по голове и тяжело вздохнул каким-то своим мыслям.
– А я? – тихо молвила Ливия, повернув ко мне голову.- Я тоже самая-самая?
– Точно,- подтвердил я и склонился к самому ее уху, чтобы добавить кое-что не предназначенное для ушей остальных.
Леля хмыкнула и возвела очи горе. Очередное раскатистое апчхи сдуло мою решимость, и я лишь прошептал:
– И даже лучше.
– А… а… апчхи!!!
– Будь здоров! – вспомнив о вежливости, прокричал я.
– Спа… апчхи… ибо.
– На здоровье. Простыл?
– Дым в нос попал. Апчхи!
Вскочив, я подбежал к нашему костру и затоптал его.
– А ты где?
– Перед тобой.
– В этом холме?
– Весь.
– Ты разумный холм?
– Поберегись!
– Что?
Ответом на мой вопрос послужил раскатистый чих, кубарем прокативший меня два десятка метров в окружении тлеющих головешек и клубов пепла.
– Я вообще-то сильный,- отряхивая пыль и сажу, сообщил я говорящему холму.- Только больно легкий.
– О чем это мы говорили? Ах да! Я не холм, хотя давным-давно меня и величали человеком-горой. Я по следний из древних богатырей, а звать меня Святогор-богатырь.
– Так это не холм? – сообразил я.
– То голова моя неразумная, в назидание гордыне непомерной над землей оставленная.
– И давно ты так?
– Да почитай полета годков минуло с той поры, как я позарился на бесхозную сумку. Как сейчас помню: еду я на коне своем вещем, чинно, неспешно, а иначе никак нельзя – землица не выдержит, а в кармане Муромец пищит, каленой пикой в бок тычет… Смотрю, а она лежит у самого краешка поля. Лопушком слегка прикрыта, словно от взгляда завистливого. Разобрало тут меня любопытство – что это тут от честных людей прячут? Может, контрабанду какую? Погромыхав железом, опустился на землю Дон Кихот.