– Чем мы можем тебе помочь? – спросил я Свято-гора-богатыря.
На миг в огромных глазах полыхнул огонь, но он быстро погас, и молвила голова, стряхивая пыль с поросшего мхом и ковылем шишака:
– Не просил я раньше помощи и теперь не попрошу. А непрошеную не приму. Не обессудьте. Впрочем…
– Да?
– Встретите Муромца, коль жив он еще…
– Жив,- подтвердил Добрыня.- Встречал не так давно.
– Передайте ему мои извинения. Не со зла в карман я его сунул, то силушка моя немереная, разума не ве дающая, творила.
– Передадим,- пообещал Добрыня Никитич.- Выполним твою волю.
– Вот и ладно… а теперь можно и подремать,- позевывая, молвил Святогор.- Притомился я.
И заснул.
Переносить лагерь в открытое поле, где можно будет безопасно развести костер, мы не стали. Укутались в одеяла и завалились спать.
– Спокойной ночи,- пожелала Ливия.
– Пусть вам приснятся радостные сны,- добавила Ламиира.
– И ветер колыбельную песню споет,- присовокупила Леля.
– Отбой.- Последнее слово осталось за мной. Пусть знают, кто в отряде главный.
Вынужденная бессонница
Нет повести печальнее на свете,
Чем Квазимодо в кедах на балете.
«Нотр-Дам де Париж-Дакар»,
адаптированная версия
Едва опустились веки, отгораживая меня от перемигивающихся звезд, как мое Я скользнуло в те глубины подсознания, где мимолетные думы и забытые воспоминания, пройдя сквозь призму гротеска, преображаются в сны. Цветные и черно-белые, надолго запоминающиеся и забываемые за миг до пробуждения. Они тают под лучами восходящего солнца, оставляя на дне души легкий налет призрачных эмоций, пережитых в воображаемых мирах. Обычно тают…
Бескрайнее поле, усеянное белыми ромашками и желтыми лютиками, стелется подо мной. Руки раскинуты в стороны, голова запрокинута назад, а рот широко распахнут в восторженном крике. Вот только он неслышим – в ушах стоит треск, словно от приемника со сбитой настройкой… Какой-то мартовский кузнечик, самовозбудившийся до невменяемости заливистыми любовными трелями, в неимоверном прыжке взмывает ввысь и с лёту вонзается мне в рот… Резко оборвавшийся крик сменяется кашлем… Руки нелепо машут, ноги цепляются за куцый терновый куст, и земля, с полным на то основанием, заявляет права на мое бренное тело… Мокрый кузнечик ярко-зеленым метеоритом устремляется на волю, растерянно соображая, что же это такое было… Горькие слезы, размазанные по лицу, кровоточащая рана через всю спину, оставленная врезавшейся тетивой, рас-трепанные крылья… и мягкие руки, подхватившие расстроенного не первым и уж точно не последним в жизни падением ребенка… Вереница незнакомых мне лиц. Строгих и печальных, веселых и задумчивых… И внезапно резкая боль: мраморная плоть трещит под топорами, огонь жадно пожирает дерево… пламя бушует повсюду… Вновь вереница лиц, но все они в огне; и страх в них… и ненависть… уродливые морды вместо лиц…