Наиболее приятным моментом нашего существования было раннее пробуждение на каком-нибудь убогом постоялом дворе под пронзительные и жизнеутверждающие крики петухов и раскатистые голоса хозяек.
Можно было, так же как сегодня, с шумом раскрыв, скрипучее окно, высунувшись по пояс, весело переговариваться с чудной девушкой, разглядывать ее волосы цвета золотистой соломы, мягкое пухленькое тело и загорелые щеки с ямочками и веснушками.
Вот она удивленно хлопает васильковыми глазами и мило смущается — такое во дворцах не увидишь. Ее грозно окликает отец и она, засмеявшись, убегает.
Мой интерес к милым девушкам вовсе не означает, что я позабыл дивную маркизу Фэту. Образ ее нисколько не потускнел и не стерся из памяти — просто она стала частью того человека, которого я похоронил в Мэриэге шесть лет назад, той частью меня, которая умерла и не желала возрождаться к жизни.
Поэтому я дал себе слово никогда более не испытывать столь же сильные чувства и, сполна отдавая дань физической любви, не искать себе любви другой.
Но возвращаюсь к сельской идиллии. Васильковые глаза, покинув пейзаж, сразу же лишают его и волшебства и очарования — куры и утки прозаично вытаптывают двор, меня окружают запахи душистых трав и не менее сильные запахи скотного двора. Они беспощадно долетают до моих окон — вот вам и все царство поднебесное.
В памяти всплывает точь-в-точь такая же картина из прошлого. Я и мой товарищ по странствиям Задира, заночевали однажды на постоялом дворе. Я просыпаюсь прежде него и, ополоснувшись до пояса ледяной водой во дворе, кричу хозяйке, чтобы принесла парного молока, и она несет — полная, важная, колыхая своей огромной грудью, — широкий кувшин из необожженной глины. И я выпиваю залпом половину, закусывая таким аппетитным хлебом, что сами боги могли позавидовать этому вкусу.
Задира храпит дольше обычного, и хозяйка участливо и с интересом засматривается на него — ей по душе этот богатырь, а не я.
— Ваш друг такой симпатичный мужчина! — с восхищением вздыхает она, и я начинаю будить тычками этого спящего красавца.
Сейчас мои воспоминания о прошлой странной бродячей жизни уплывают как утренний туман. Надо спешить в Намерию. У моих недоброжелателей могут возникнуть вопросы о том, где я пропадал в эти особенные дни, когда по стечению обстоятельств, произошли столь нежелательные для них события. Король находится в чересчур зыбком положении, чтобы защитить меня в случае откровенных нападок и обвинений.
Я прибыл как раз в день торжественного приема, который обещал устроить гартулийский монарх.