На чужеземце лежала печать скрытой светлой силы, но даже он, Шагара, со своим обостренным чутьем не смог разобраться, в чем здесь дело.
Слабость становилась такой сильной, что порождала равнодушие к собственной жизни. Шагара мечтал лишь о том, чтобы мучения не продолжались слишком долго.
Для домовых нет ничего страшней одиночества, невозможности хотя бы незримо присутствовать рядом с теми, кого они любят, и поэтому маленькое сердце Шагары билось все реже.
Он уселся на влажный прохладный камень рядом с гладким нефритовым сталагмитом и понял, что не уйдет отсюда уже никуда.
Его большие желтые глаза с узкими кошачьими щелями зрачков по-прежнему видели в темноте мельчайшие детали подземного лабиринта, окружавшего его со всех сторон, и выбранное место показалось ему подходящим для последнего сидения в мире, который он покидал навсегда.
Неожиданно рядом со сталагмитом возникло пульсирующее пятно света. Оно оказалось слишком ярким для его привыкших к темноте глаз, и какое-то время Шагара не видел ничего, кроме цветного тумана. Когда зрение вновь вернулось к нему, рядом с камнем, на котором он сидел, стоял высокий худой человек в темной одежде, с длинным шарфом, перекинутым через плечо.
Инстинктивно Шагара протянул к нему свои невидимые пищевые щупальца. Ему было нужно от незнакомца совсем немного, маленькая толика излучений, окружающих любое живое существо и обычно без всякой пользы рассеивавшихся в пространстве. Но щупальца Шагары, наткнувшись на непроницаемую силовую стену, болезненно сжались. Губы незнакомца искривила презрительная усмешка.
- Даже и не пытайся. Ты получишь пищу только в том случае, если присягнешь мне на черной земле.
- Кто ты, что тебе от меня нужно?
- Меня зовут Андреас Мориновский, я управляющий манфреймовского замка, и ты мне нужен в качестве слуги.
- У меня уже есть хозяйка.
- Я знаю. Именно это делает тебя особенно ценным для поручений особого рода, она не должна узнать о нашем договоре.
- Нет. Домовые не меняют своих хозяев, если только те сами не отказываются от них.
- Это я, пожалуй, смогу устроить.
- Нет.
- Подумай хорошенько. Ведь у тебя нет души. Смерть для домового означает полный конец. Не останется ничего. Даже памяти о тех, кого ты любил. Представь себе, как это будет. Я предлагаю тебе так много - жизнь. Сотни, тысячи лет жизни! Ведь вы, домовые, стареете только по собственному желанию или глупости... - В голосе Мориновского слышалась откровенная зависть. - Какая разница, кому служить? Все домовые кому-нибудь служат.
- Я не вижу на тебе ни одного светлого знака. Каждому человеку, имеющему дом, полагается его хранитель, что ты сделал со своим?