Само собой, они понапихали сюда уйму камер и микрофонов, и ни одно слово не останется неучтенным. Впрочем, вассалу Императора Улле — разве привыкать? Привыкать в свое время пришлось к другому — к свободе говорить не оглядываясь. Более или менее.
— Ты что, делаешь это нарочно?
— Само собой, нет, — от богатства оттенков можно было сойти с ума. Казалось, в самом деле на другом конце линии связи — совершенно обычный пилот, смертельно уставший и злой. Живой. — Я бы уж летал, раз вы другого выхода не оставили.
* * *
Кондиционера тут не полагается. На всей Зиглинде не найдется места с лучшей теплоизоляцией: так, по крайней мере, следовало из комплекта инструкций. Уютная белая комната на одного, с панелями приборов и датчиками по стенам. Все материалы антистатические, и тишина такая, что даже электрический разряд не щелкнет со звуком порванного волоса. Радиоволны сюда не доходят, и ничего не остается, кроме как коротать часы за персональным считывателем с музыкой или книгой. Стул, пульт, ряды кнопок и комм. По комму можно позвонить только в диспетчерскую.
Сиди. Жди. Наблюдай показания, размышляя о мере злопамятности начальства. Ни слова о пропущенном мероприятии, ни намека на то, было ли оно сорвано, или же прокатилось более или менее успешно. Пластиковая личная карточка посреди огромного, пустого, как космодром, стола.
— Не беременная. Не больная. По закону можешь быть переведена на любое место согласно производственной необходимости. Я предупреждал.
Менеджер равнодушно пожал плечами.
— Я могу приступать?
— Да, иди. Всего тебе хорошего.
Выходя, краем глаза Натали заметила, что он снова закинул ноги на стол. Ну и черт с ним. Других проблем нет?
Вероятно, злобный менеджер и представить себе не мог, насколько отрадны будут для нее одиночество и тишина. Двенадцать часов дежурства, сутки перерыв. Наедине с собой и своими мыслями. Вплотную к реактору, снабжающему энергией все наземное производство сектора. Да и подземное тоже.
Воздух тут был горячий и до странности подверженный неожиданным завихрениям. Закономерности, с которой они возникали, Натали выяснить не удалось, и немного понервничав, теперь она просто сосуществовала с ними, как с домашними животными: ласковыми, теплыми, трущимися у ног. Кожу они высушивали знатно. В уголках губ и на скулах она превратилась в пергамент, туго натянутый и помеченный сеточкой. Увлажняющий гель впитывался, как вода в песок, а потом кончился, и нового было не достать. Военное положение, само собой. Волосы истончились и потускнели, и Натали прикрывала их косынкой. Благо, никто тут не требовал от нее соблюдения формы одежды, так что она сидела в ситцевом рабочем халатике и в удобных растоптанных туфлях, которые — вот счастье-то — нигде не жали.