— Вот по дороге и выскажешь!
— Может, я спать хочу.
— Там поспишь.
Уступив с видимой неохотой, он двинулся за девушкой.
— Куда мы все же направляемся, могу я узнать?
— Как куда? На лошадках кататься!
Вослед им донесся дружный смех.
6. Последний Волк, или на двоих
— И где же ты собралась лошадок искать?
Она вприпрыжку неслась по Невскому и почти волоком тащила его за собой.
— А зачем их искать? Ты ведь можешь просто оживить их для меня. Собственно, мы уже пришли.
Волк покивал головой: да, кони присутствовали, даже с запасом — целых четверо. Правда, они были бронзовыми и явно не собирались трогаться с места, пойманные металлом в попытке одержать верх над стройными обнаженными юношами, числом также четыре — по юноше на коня.
Бялка отпустила его ладонь и с напряженной настойчивостью уставилась в лицо, явно ожидая каких-то действий.
— Ты это всерьез — насчет оживления?
Она кивнула.
— И которого из них? Или всех?..
— Ну что ты! Хватит одного. Который тебе больше нравится.
Волк оглядел все четыре скульптурные группы и направился к ближайшей слева, предусмотрительно рассудив, что лучше иметь дело с укрощенной лошадкой. Нагой юноша торжественно вел ее под уздцы, а покрывавшая круп шкура красиво спадала ему на чресла.
Подойдя к постаменту, Волк вытянул вперед левую руку и без большого энтузиазма пробормотал какую-то тарабарщину. На всякий случай зажмурился — а вдруг жеребец действительно оживет и, перескочив через его голову, понесется в галопе? О накачанном горделивом юноше он старался не думать.
Судя по тишине, ничего не произошло. Волк открыл глаза и с кривой усмешкой обернулся на девушку.
— Плохой из меня Калиостро!
Она обняла его сзади и уткнулась носом в ухо.
— Просто ты все не так делаешь, совсем-совсем не так! Даже смешно. Чего ты боишься?
— Лошадей, — он развернулся и зарылся лицом в ее пахнущую смолой и ветром гриву. — Они большие и кусаются. А еще медуз.
— Нет, это все мелкое. Ты боишься людей! Что же они с тобой сделали, что ты столько масок на себя напялил, чтобы свою душу поглубже упрятать?
— На мне всего одна маска. Да и то удерживать ее непосильно сложно: того и гляди свалится, и все увидят, какой я на самом деле, и разбегутся в разные стороны.
Бялка упрямо покачала головой и отстранилась.
— Одна маска, тряпичная — душа компании, общий любимец, этакий Питер Пэн, не желающий взрослеть. Под ней вторая, из папье-маше: холодная и прочная, она не пропускает солнечный свет, и она настолько вросла в тебя, что порой ты и сам забываешь, что это не ты, и считаешь собой. А вот под ней, там, куда не пробраться — все двери опечатаны, все окна заколочены — находится что-то настолько прекрасное и удивительное, что мне страсть как хочется туда попасть. Но ты не пускаешь.