— Я тоже не особо хочу. Но мне необходимо сделать хоть что-то привычное — чтобы почувствовать себя живым, а не снулым призраком.
— Думаю, съестное имеет смысл поискать на кухне. Обычно оно хранится там, — рассудительно заметила бабушка Длора.
— Полностью согласен с вами, мудрая леди. В меня сейчас вряд ли влезет хоть крошка, но я с удовольствием буду лицезреть, как с этим справится наш доблестный мальчик Антон.
Волк хотел потрепать оголодавшего собрата по плечу, но тот перехватил его руку и сжал. Силы, видимо, было в избытке, так как насмешник прикусил от боли губу, а взгляд его стал холодным, поистине волчьим.
— Никогда не фамильярничай со мной, — процедил Антон. — Я тебе не юродивая.
— Не называй ее так!
Волк отвел свободную кисть для удара, а противник отпустил его руку и поднялся, напрягшись для драки. Но между ними встала Эмма.
— Выяснять отношения идите в другое место, а здесь ребенок спит. И вообще, может, хватит цепляться друг к другу по любому поводу? По-моему, стоит и впрямь пойти на кухню: не знаю, как насчет еды, но вот если мы обнаружим алкоголь, я обрадуюсь. Хотя выпивала в последний раз, будучи студенткой.
Антон, Волк и Эмма вышли из комнаты, не глядя друг на друга. Чечен, немного помедлив, последовал за ними. Бабушка Длора хотела подняться с кресла, в котором удобно устроилась, но Бялка остановила ее, присев на пол рядом и положив голову на ее колени.
— Посиди со мной, бабушка!
— Конечно, милая, — Длора хотела ласково провести по ее волосам, но тут же запуталась в нечесаной гриве и оцарапала палец — то ли о булавку, то ли о кончик пера.
— Мне страшно, бабушка. Я боюсь той ответственности, что на мне — ведь я одна предупреждена, одна знаю.
— Дочка, ты знаешь, что случилось — с нами и со всеми людьми?..
— Мы в вечном сентябре. Об остальном я пока сказать не могу, потому что сама не до конца понимаю. Или просто еще не время. Я еще не могу летать, но вот-вот получится. И вы тоже сможете, только для вас это будет не так важно, как для меня. Зато будет что-то другое очень важное — и никто, кроме вас, не поймет, что это и есть то самое.
— Скажи, деточка, мы ведь умерли?
— Я думаю, что это не так. Хотя и не уверена. Но мне, по большому счету, все равно. А вам разве нет?
— Ты права: для меня действительно нет разницы, жива я или уже мертва. Но вот им… — Она покачала головой.
— У каждого своя боль, но кто-то выставляет ее напоказ, а кто-то прячет глубоко внутри. Я верю, что Он не сделал бы ничего плохого, и раз мы все здесь, то так надо.
— О ком ты говоришь, да еще с таким придыханием, что простое местоимение становится значительным и торжественным?