— А почему ты в столовке вдруг стала обедать? — спрашивает Майкл.
Я краснею и смотрю в пол.
— По-моему, ваша кодла обычно торчит в портакабике и лопает свежий воздух вместо ланча, нет? — вторит Марк.
— Да, — отвечаю я, хотя, наверное, лучше было бы кокетливо захихикать и сказать «нет». Но как тут стоит ответить, вообще не ясно. По идее, с мальчиками вот так вот, одной, контактировать нельзя. Вот почему девочки все время ходят парами или группками.
И, словно мальчики уже ощущают вокруг меня ауру изгоя, они вскоре совсем перестают меня замечать и знай лупасят друг друга по плечам, пока мы приближаемся к кассе. Я едва успеваю заметить Алекса — он несет свой бесплатный ланч в одиночестве (у него есть особые карточки). Я никогда в жизни не смогу с ним сидеть, потому что он — парень. Так с кем мне сесть? Никого нет, так что я сижу одна. Я сижу одна, одиноко ковыряю пирог, картошку и фасоль, и каждая секунда понемногу убивает меня. Но по крайней мере я свободна.
Именно в этот уикенд Рэйчел отпускают домой на Exeat — по-латыни это значит «выходные дома» или что-то типа того. В субботу утром мы катаемся с ней на пони, и я ее обгоняю; я бесшабашнее, чем обычно. Днем мы чистим лошадок и разговариваем про наши школы. Ее школа отличается от моей, но все равно это лабиринт из неловкостей и досад. Каждую ночь приходится переодеваться на глазах у других девчонок. Ты обязана «втрескаться» в девчонку постарше, и тогда она становится твоей «телкой», а ты ее «телочкой» (представьте только, что на это сказали бы «нашенские» в моей школе! ничего лесбиянистей они в жизни не слыхивали!). Рэйчел говорит, это не имеет никакого отношения к любви, сексу и так далее, телку тебе нужно иметь только потому, что они есть у всех. А твоя популярность, по ее словам, измеряется количеством писем, которые ты получаешь от друзей (а не от родителей), и успехами в музыке и театре.
Я рассказываю ей обо всех своих проблемах.
— Ужас страшный, Алиска, — охает она.
— Знаю.
— Как хорошо, что у нас в школе мальчиков нет.
— Да уж. Точно.
— А знаешь, можно ведь сменить школу, — говорит она. — Ты могла бы перейти в мою. Могла бы поселиться в моей общаге, и мы были бы лучшие подруги. Было бы зашибись!
Разумеется, я могла бы. Но когда мы заводим об этом разговор с моим дедушкой, он просто говорит «нет». Он всегда оттаивал, увидав Рэйчел, но как она его ни умасливает, как сладко ему ни улыбается, сколько ни выпрашивает еще одну банку его объеденного мармелада для своей мамы, он знай твердит «нет». Ну, то есть, разумеется, про мармелад он говорит «пожалуйста», а «нет» говорит про переход в другую школу.