Даже дух Чарлза Бэббиджа, похоже, знает о жизни больше, чем я.
И снова мысли о войне. Я вспоминаю визитные карточки в магазине здоровой пищи. Я думаю обо всех миниатюрных войнах, в которых все мы непрерывно сражаемся. Мы воюем с целлюлитом, негативными эмоциями, вредными привычками или стрессом. Я думаю о том, что нынче мы можем купить наемных вояк всех сортов, чтобы они помогли нам в нашей войне с самими собой… терапевтов, маникюрш, парикмахеров, личных тренеров, учителей жизни. Но зачем все это? Чего мы добиваемся маленькими войнами? Да, это часть и моей жизни, и я тоже хочу быть худой и симпатичной, и чтобы надо мной не смеялись на улице, и не вопить во весь голос в метро от сумасшедшего стресса, но внезапно все это кажется мне довольно нелепым. Каждый раз, поступая так, мы стремимся ввязаться в войну еще масштабнее. Мы постоянно стараемся объединиться со своим врагом. Именно голос врага нашептывает вам в ухо, что у вас на кухне слишком грязно, а ванна не сверкает; что волосы недостаточно блестят, ноги недостаточно тонкие, записная книжка не лопается от адресов и телефонов, шмотки не поражают крутизной. Мои старики не были коллаборационистами. Так почему я с такой легкостью переметнулась на другую сторону? Наверное, потому, что никто не сказал мне: детка, а ведь идет война.
Гитлер попытался навязать всем нам свой сияющий, белокурый, чистенький, искрящийся мир, и мы воспротивились. Так почему, когда это делают «Макдоналдс», «Дисней», «Гэп», «Л'Ореаль» и иже с ними, мы покорно говорим «о'кей»? Гитлеру нужен был маркетинг, вот и все. Разумеется, его пропаганда для своего времени была великолепна, это все знают. Разве не гениальная идея — дать людям почувствовать, что они чему-то принадлежат, что их самоидентификация делает их особенными? Получи Гитлер в свое распоряжение отдел маркетинга двадцать первого века — смог бы он продать нацизм всему миру? А почему нет? Я так и вижу красивую, стройную женщину с длинными белокурыми волосами, мягко ступающую сквозь легкий бриз, и слоган: «Потому что я этого достойна». Я этого достойна. Я. Я достойна того, чтобы за меня умирали другие.
Стук в дверь. У меня перехватывает дыхание. Открывая, рассчитываю увидеть толпу народа (и Бена в том числе). Но за дверью только один человек. Хлои.
— Привет, — говорю я.
— Ты получила мое письмо?
— Да, — говорю я. А потом: — Я ждала тебя.
Она входит и садится.
— Ты знала, что это я?
Я улыбаюсь:
— Это же вроде ты всех одергиваешь, когда они болтают лишнее.
Она смеется:
— Да, это немного дико, что вся наша группа собралась здесь, при таких обстоятельствах. Надеюсь, все было не слишком очевидно. Может, ты просто очень наблюдательная. Наверняка — с твоим-то прошлым.