С одной стороны, я испытывал дикий ужас, а с другой — усталость, от которой тянуло в сон. Но боль не позволила бы мне заснуть. И постель — асфальт мостовой — была жестковата для полноценного сна. Опять же, от нее шел неприятный запах дегтя.
Я понял, что это смерть зовет меня в вечный сон, и собрал всю силу воли, чтобы воспротивиться ее зову.
Не предпринимая попытки подняться, волоча за собой раненую ногу, как Сизиф тащил камень, я взобрался на бордюрный камень, пополз по тротуару к Лорри.
Лежа на боку, с одной рукой за спиной, Панчинелло оставался прикованным к Лорри. Свободной рукой он все-таки вырвал пилку для ногтей из промежности, и тут же его вырвало, окатило фонтаном собственной блевотины.
Из этого я сделал вывод, что его самочувствие еще хуже, чем мое.
В последние несколько часов, впервые за двадцать прожитых лет, я поверил в реальность Зла. Поверил, что зло — не только необходимый антагонист в фильмах и книгах (плохиши и прочие злодеи и монстры), не только придирки родителей или социальная несправедливость. Нет, в этом мире действительно жило и существовало Зло. Оно очаровывает и завлекает, но не может стать твоим другом и постоянным спутником, если ты сам не приглашаешь его. Да, возможно, Панчинелло воспитывался злым человеком, да, его учили злу, но выбор, как жить, принадлежал ему и только ему.
Моя радость при виде его страданий, возможно, со стороны покажется недостойной, но я не верю, что чувство это можно расценивать как маленькое зло. Тогда (да и теперь тоже) я воспринимал его как праведную удовлетворенность, вызванную наглядным доказательством того, что зло имеет цену, которую приходится платить тем, кто берет его в друзья, а вот сопротивление злу, пусть и обходится недешево, все-таки стоит меньше.
Вот такие глубокие философские рассуждения вызвал у меня вид блюющего Панчинелло.
Но пусть рвота и могла вызвать у него угрызения совести, ей было не под силу не только остановить, но и замедлить отсчет нескольких оставшихся до взрывов минут. Одна, две, может, чуть больше, и величественные здания, построенные на деньги Корнелия Рутефорда Сноу, превратятся в развалины.
— Дай мне, — Лорри протянула свободную руку.
— Что?
— Пистолет.
Я уже и думать забыл про то, что пистолет по-прежнему у меня.
— Зачем?
— Я не знаю, в каком кармане у него ключ от наручников.
У нас не было времени обыскивать все карманы брюк, рубашки, пиджака. С учетом блевотины, не было и желания.
Я так и не понял, как пистолет может заменить ключ. Боялся, что она ранит себя, поэтому решил не давать ей пистолет.