За супом последовало главное блюдо: жареная курица, фаршированная грецкими орехами и черносливом, полента[37] и зеленый горошек, а потом — салат из сельдерея.
Уже после полуночи отец прикатил из кухни тележку с десертами. Поначалу Лорри не могла выбрать между тортом с мандариновым кремом и генуэзским тортом и взяла по кусочку и того, и другого. А потом стала брать с тележки все подряд, благо десертов хватало.
Расправившись с очередным пирожным, Лорри вдруг осознала, что за столом царит мертвая тишина. Когда подняла голову, увидела, что все, улыбаясь, смотрят на нее.
— Восхитительно, — сказала она.
Мы продолжали улыбаться.
— Что? — спросила она.
— Ничего, — ответила моя мать. — Просто такое ощущение, что ты всегда сидела за этим столом.
Лорри отбыла в час ночи, слишком рано для семьи Ток, но поздно для нее. В девять утра ей предстояло учить танцам двух злых венгров.
Сердитые венгры — та еще история. Но я приберегу их для другой книги, если проживу достаточно долго, чтобы написать ее.
У входной двери (я добрался до нее на ходунках) Лорри поцеловала меня. И поцелуй этот стал. бы идеальным завершением вечера… да только поцеловала она меня в щеку, и вся семья стояла в двух футах, наблюдая и улыбаясь, а бабушка еще и чмокала губами.
Потом она поцеловала мою бабушку, мать и отца, то есть ничем не выделив меня.
Правда, снова вернулась ко мне, еще раз поцеловала в щеку, отчего настроение у меня несколько улучшилось.
Когда Лорри унеслась из нашего дома на улицу, у меня возникло ощущение, что она забрала с собой большую часть кислорода, потому что в ее отсутствие у меня поначалу возникли проблемы с дыханием.
Отец в этот день ушел на работу позже обычного. Хотел проводить Лорри.
Когда уходил, сказал:
— Сынок, ни один уважающий себя пекарь не упустит такую девушку.
Пока мама и бабушка убирали со стола и загружали две посудомоечные машины, я сидел в кресле в гостиной, прижав затылком вышитого на чехле паука. Блаженствовал, с полным желудком и положив ногу на пуфик.
Попытался почитать детективный роман, один из пяти или шести, объединенных главным героем — детективом, страдающим нейрофиброматозом — болезнью, которую сделал знаменитой Человек-слон[38]. Ведя расследование, детектив мотался из одного конца Сан-Франциско в другой, всегда в капюшоне, который скрывал деформированные черты лица. Но я никак не мог «въехать» в сюжет.
Покончив с уборкой, бабушка устроилась на диване, принялась за вышивание. На этот раз решила запечатлеть на наволочке сороконожку.
Мама села за мольберт в своей нише и работала над портретом колли. Хозяин собаки хотел видеть ее в клетчатом шарфе на шее и в ковбойской шляпе.