С учетом особенностей моей жизни и под влиянием отменного обеда я, конечно же, задумался об эксцентричности. Если судить о членах семьи Ток по тому, что я о них написал, все они люди странные, необычные. Так оно и есть. И это одна из причин, по которым я всех их люблю.
Каждая семья эксцентрична по-своему, да и каждый человек тоже. Как и у членов семьи Ток, у всех есть свои странности.
Эксцентричность — это отклонение от ординарности, от того, что считается нормальным. В обществе посредством консенсуса мы договариваемся о том, что нормально, а что — нет, но этот консенсус — широкая река, а не узкая струна, по которой высоко над ареной идет канатоходец.
Но и при таком консенсусе, нормальной, во всех смыслах ординарной жизнью не живет никто. Мы, в конце концов, человеческие существа, каждый из нас уникален, таких отличий от себе подобных у других видов живности нет.
У нас есть инстинкты, но они нами не правят. Мы ощущаем притяжение толпы, у нас имеется стадное чувство, но мы сопротивляемся его воздействию… а когда сопротивление наше падает, мы тянем общество вниз, в кровавую трясину утопий, ведомые Гитлером, или Лениным, или Мао Цзэдуном. И результат нашего непротивления напоминает о том, что Бог дал нам индивидуальность, а отказ от нее ведет к катастрофе.
Переставая видеть в себе странности и смеяться над ними, мы становимся монстрами эгоцентризма. Каждая семья столь же эксцентрична, как и моя, но по-своему. Я это гарантирую. Признайте эту истину, и вы откроете сердце человечности.
Почитайте Диккенса. Он это знал.
Члены моей семьи хотят быть такими, какие они есть, не кем-то еще. Нет у них желания в чем-либо меняться, чтобы произвести впечатление на других.
Они находят смысл в вере как друг в друга, так и и маленькие чудеса повседневной жизни. Им не нужны идеологии или философские системы для того, чтобы определить, кто же они такие. Для этого им достаточно жить, задействовав все органы чувств, надеяться и, при первой возможности, смеяться.
Практически с того самого момента, как я встретился с Лорри Линн Хикс в библиотеке, я понял: ей известно все, что знал Диккенс, независимо от того, читала она его книги или нет. Ее красота определялась не столько внешностью, как тем простым фактом, что она не автомат Фрейда и ни при каких обстоятельствах им не станет. Она не была ничьей жертвой, ее поступки мотивировались не тем, что другие ей сделали, не завистью, не убежденностью в собственном моральном превосходстве. Мотив у нее был только один: возможности, которые предоставляла ей жизнь.