— Адриен Бонини, Джакомо Катальдини, Валерио ди Серето, — скорбно перечислял Бонифаций, — последние воины Христовы, да покойтесь вы с миром, друзья!
— И вовсе они не последние! — с негодованием воскликнул до глубины души обиженный отец Григорий, пока Конрад перетаскивал в угол зала тела усопших и укрывал их сорванным со стены гобеленом. — А чем мы хуже ваших кардиналов? Мы с Конрадом тоже готовы служить Вашему Святейшеству!
— Зачем мне? — Понтифик равнодушно улыбнулся. — Мой жизненный путь закончен. Послужите Иисусу или хотя бы той, которую называют Дочерью Господней!
— Селестине? — потрясенно переспросил Конрад, закончивший свою скорбную работу. — Вы говорите о Селестине дель-Васто?
— Да! — Лицо Бонифация оживилось, а его глаза налились живым блеском. — А по какому праву вы о ней спрашиваете, командир?
— А почему вы о ней упомянули, Ваше Святейшество? — не остался в долгу Конрад.
— Почему?
— Да, почему?
— Потому что я являюсь ее родным, биологическим отцом! — не выдержав этой пытки загадками, честно признался Бонифаций. — А значит, я имею на Селестину законное право, в отличие от вас!
— Да-а-а? — возмутился Конрад. — Подумаешь, отец! Зато я прихожусь ей мужем!
— Что?
— Кем?
Две пары мужских глаз взбешенно уставились друг на друга, пристально, в упор разглядывая нежданного соперника и желая тому незамедлительно сдохнуть на этом самом месте…
«Дурные вести всегда приходят к нам очень тихо», — как-то написал знаменитый японский прозаик Харуки Мураками. Честно говоря, следует признать, в тот момент из-под его пера вышла совершенно идиотская фраза — одна из тех, которую, прочитав однажды, запоминаешь на всю жизнь. Запоминаешь именно потому, что она нелепа и бессмысленна. Дурные вести не могут приходить к нам очень тихо, ибо они всегда возвещают о своем появлении громким криком отчаяния…
Но великий понтифик все-таки сумел сдержаться и не закричал, хотя, честно говоря, до сего момента он не переставал надеяться на лучшее, ожидая какой-нибудь иной, куда более благой вести. А получил… Вот тебе и благая весть!.. Он впился ногтями в свои ладони и выдавил кривую страдальческую улыбку.
— Так, значит, ты и есть тот самый оборотень, который лишил мою девочку Божьей защиты! — уныло констатировал Бонифаций, обреченно поникая в кресле. — Да ты хоть сам-то понимаешь, что натворил?
Конрад покаянно потупился:
— Сейчас понимаю…
— Сейча-а-ас, — язвительно протянул папа, — а чем же ты раньше-то думал?
Конрад виновато засопел, ясное дело не испытывая особого желания уточнять, чем именно.
— Эх, дурень, похоть и гормоны — это еще нелюбовь! — печально продолжил понтифик. — Ты же всех нас погубил…