— О чем это ты? — недоуменно расширила глаза совершенно запутавшаяся я. — А попроще выразиться можно?
Тристан кивнул, на его ясное чело набежала печальная тень.
— Я тоже многого недопонимал, пока не встретил некоего умного человека — монаха-иезуита, открывшего мне глаза на бессмысленность нашей жизни.
— Ты его за это поблагодарил? — выдала догадку я.
— Да уж, поблагодарил, — саркастично хмыкнул стригой, — таким образом, до сих пор себе простить не могу! — В его голосе прозвучал откровенный стыд. — Но теперь я точно уверен: люди обладают куда большей свободой, чем мы, ибо смирились с тем, что все они смертны. Они торопятся с толком потратить тот небольшой срок, который им отпущен, и поэтому умеют чувствовать — любить, жалеть, прощать. А мы, холодные душой долгожители, более всего заботимся о сохранении своей никчемной жизни и не склонны отвлекаться на иные эмоции. Мы законченные эгоисты, мы заложники своего бессмертия, и поэтому живем лишь собой и только ради себя.
Я растерянно хлопала глазами, ибо никогда не задумывалась о том, что приобретение бессмертия влечет за собой столь сильное душевное обнищание. Впрочем, разве Тристан не прав? Разве знакомые мне стригои, такие, как Андреа и Элоиза, не думают только о себе? Я поморщилась, неприятно удивленная мыслью, внезапно пришедшей в мою голову: я не хочу быть такой же, как они. Не хочу, и никогда такой не буду!
— Люди! — с непередаваемыми интонациями обобщил Тристан. — Им дарована самая величайшая ценность этого мира: способность любить, возможность прощать, право проявлять милосердие. А они вульгарно вытирают об нее ноги! Подлецы, мерзавцы!
Я ошарашенно ахнула, неожиданно прозрев. Так значит, он…
— До рассвета осталось совсем немного времени. — Конрад посмотрел на свои наручные часы и раздраженно выругался. — Предлагаю поступить так: если в течение ближайших пятнадцати минут мы не найдем никакого укрытия, то придется закопаться в снег и немного отдохнуть. А дорогу к замку поищем утром. Кто «за»?..
— Я устала, — плаксиво заканючила Ариэлла, бессильно повисая на плече у Ната, — я согласна на все что угодно, только давайте остановимся и немного отдохнем…
Вервольф кивнул, правильно истолковав ее нытье как утвердительный ответ. Отец Григорий что-то нечленораздельно проблеял, видимо уже неспособный на внятную реакцию. Его внушительный нос, обычно радующий взоры всех окружающих своим празднично-багровым цветом, трупно посинел, а кисти рук, выглядывающие из рукавов зеленой рясы, наоборот, налились нездоровой краснотой. Похоже, почтенный третий эрайя замерз буквально до невменяемого состояния, мужественно исполняя свой долг воина Господнего. Конрад обеспокоенно покачал головой, всерьез озабоченный здоровьем иерея, чего греха таить, за столь недолгий срок сумевшего пробудить в его далеко не щедром на нежности сердце искреннее уважение, вызванное непосредственностью и детской наивностью оного харизматичного священника. И теперь оборотню вовсе не хотелось потерять этого своего попутчика, равно как и всех прочих новоприобретенных друзей.