Из истории «преображенного православия» (Чистяков) - страница 2

«Бой невозможен, - говорит он в "Былом и думах", - сила с их стороны. Против горсти ученых, натурали­стов, медиков, двух-трех мыслителей, поэтов - весь мир, от Пия IX с "непорочным зачатием" до Маццини с "ре­спубликанским Iddio"; от московских православных кликуш славянизма до генерал-лейтенанта Радовица, ко­торый, умирая, завещал профессору физиологии Ваг­неру то, чего еще никому не приходило в голову заве­щать - бессмертие души и ее защиту»...

Феноменально, но в высшей степени бессистемно на­читанный, Маццини, опираясь на тексты Данте - пре­жде всего, на «Монархию», - создает теорию, во многом предвосхищающую соловьевское учение о всеединстве: «Все исходит от Бога, и все в большей или меньшей мере причастно божественной природе... выйдя из лона Бога, человеческая душа непрестанно стремится к Нему и пытается путем чистоты и мудрости вернуться к свое­му Источнику. И вот жизнь индивидуального человека оказывается слишком бессильной и краткой, чтобы су­меть здесь, на земле, удовлетворить это стремление... поэтому человечество должно быть единым в своем устроении и в своей основе. Единству учат Божий замы­сел, явленный во внешнем мире, и необходимость об­щей цели». Так пишет Маццини в очерке о «Малых про­изведениях Данте».

Что же касается философских взглядов самого Гер­цена, то чуть ли не единственным критиком его жестко­го антихристианства и материализма именно с европей­ских позиций стал, как он сам блестяще рассказывает об этом в «Былом и думах», отец Владимир Печерин, рус­ский католик, живший в Англии, впоследствии автор «Замогильных записок». «Для нас нет пиетистической музыки, как нет духовной литературы, - она для нас име­ет смысл исторический», - пишет Герцен, словно убеж­дая самого себя в том, что прав не Маццини, а он и толь­ко он. А в это самое время, по свидетельству Александра Беляева, декабристы в Сибири спорят о Боге и христи­анстве и Михаил Фонвизин приходит к христианскому социализму, очень близко напоминающему то, о чем го­ворит Маццини, которого Фонвизин никогда не читал, а возможно, и вообще о нем никогда не слышал.

К концу 40-х годов в России, в условиях насаждения официального православия, которое так ненавидит Герцен, перенося эту ненависть на Бога, вопреки нико­лаевскому пониманию религии, четко формируются два типа новой религиозности. Блестящая по краткости и глубине их характеристика содержится в очерке Владимира Соловьева «Аксаковы»: И.С. Аксаков, - гово­рит Соловьев, - «был, во-первых, привязан к правосла­вию как к вере отцов, как к родной святыне, с детства осеняющей русского человека... затем он преклонялся в православии перед самым чистым и полным, по его убеждению, выражением нравственного принципа, жизненной нормы...