Сашка иронически улыбнулся.
— Эх ты, деревня ты деревня, неужели ты еще ничего не понял? — невесело улыбнувшись, ответил он.
— А чего я должен понять-то?
— Да ты что слепой, ты не видишь, что тут, кроме службы, еще кое-чего происходит, и наши деды потому так борзеют, что повязаны с офицерами крепко-накрепко своими делишками.
— Да какие ту могут быть делишки? — изумился я, — Ну армия — она и есть армия, причем тут делишки?
— Козел ты, Тимочка, — усмехнулся снова Сашка, — ты что не видишь, сколько у наших дедов денег?
Я задумался — действительно, в последнее время деды особенно как-то шиковали. Покупали из сигарет только «Марльборо», пили только армянский коньяк, закусывали сервелатом. Я, честно говоря, думал, что просто эти парни из богатых семей — и им много чего подкидывают из дома. Да и, поскольку никогда на чужое не зарился, то просто заставлял себя не замечать этого, но тут вдруг, когда Сашка мне об этом сказал, я действительно удивился размаху солдатской роскоши.
— Да это еще что, — подтвердил Сашка, — я ведь видел, как наш полковник в Москве с такими братанами встречался — ну вылитые бандиты. Знаешь — затылки бритые, уши торчком, носы ломаные, на шеях цепи из золота с палец толщиной. И одного из них я узнал — он как раз брат Буряка, помнишь — они тут как-то на проходной встречались?
Опять Сашка был прав — мы оба с ним случайно видели брата Буряка на проходной — здорового такого лоха в джинсовом прикиде.
— Так это что получается, — оторопело зашептал я, — получается, что они с полковником как-то связаны? А деньги-то откуда?
— Ну, ты дурак или нет, — начал злиться Сашка, — неужели ты не видишь, что из армии тащится что ни попадя. Все продается — и бензин, и запчасти, не говоря уже об оружии.
Я застыл пораженный. Мне как-то и в голову подобное не приходило — я был вообще озабочен только одной мыслью — выжить и дождаться дембеля. Мне было как-то не до окружающих. А тут вдруг будто пелена спала с моих глаз.
— Да не может быть!
— Может, — сказал Сашка, — и вот когда полковник поговорил с этими братанами — он в машину вернулся и так, не глядя на меня, произнес: «Пока будешь молчать — будешь жить, слово скажешь — ты труп, понял?» Я в ответ ему: «Да я вообще ничего не вижу, ничего не слышу, ничего не знаю, товарищ полковник.» А он мне: «Добре.» И все — больше ни слова. И ты хочешь, чтобы я ему на Буряка жаловался?
Да, получалось, что жаловаться было некому. Теперь мне стало ясно, почему Буряк ведет себя так развязано и уверенно. Перевязав Сашку, дав ему таблетку анальгина — других у нас в мед части отродясь не было, не считая конечно пургена, — я ушел, а на следующее утро нашел Сашку валяющимся на полу, всего в крови, со следами ожогов на лице.