— Жаль, что этого никогда не будет. Потому что на самом деле мы никому их не передавали. Мы просто отпустили их. Это был обдуманный риск. Они потеряли свою винтовку. Разумеется, все решили бы, что она попала в руки врага. А это несмываемый позор и пятно на всей роте. Мы знали, что русские до смерти боятся своих командиров и комиссаров. И эти двое лезли бы из кожи вон, пытаясь доказать правду: что это были американцы, а не афганцы. Но их правда звучала бы как жалкая отговорка. Им все равно не поверили бы. Так что я спокойно отпустил их обоих.
— И что же было дальше?
— Полагаю, им было страшно возвращаться к своим. И они бродили вокруг, пока не напоролись на кого-то из местных. Григорий Хоц был женат на политическом комиссаре. Он потерял голову от страха. Именно это его и убило.
Я промолчал.
— Я не хочу никого ни в чем переубеждать, — продолжал Сэнсом. — Вы абсолютно правы насчет напряженности между Россией и Украиной. Но между Россией и нами напряженность ничуть не меньше. Особенно сейчас. И если история с Коренгалом всплывет наружу, будет очень большой скандал.
На столе Сэнсома зазвонил телефон. Его секретарша. Я слышал ее голос из трубки.
— Мне нужно идти, — извинился конгрессмен. — Я попрошу, чтобы вас проводили к выходу.
Он вышел из кабинета. Спрингфилд тоже куда-то делся. Я остался один. Никто за мной не приходил.
Через минуту я встал и подошел к стене за столом Сэнсома. Я вглядывался в фотографии. Считая лица, которые узнавал. Четыре президента, девять политиков, пять спортсменов, два киноактера, Дональд Рамсфелд, Саддам Хусейн, Элспет, Спрингфилд.
Плюс кое-кто еще.
На всех снимках, явно сделанных после очередной победы на выборах, рядом с Сэнсомом широко улыбался один и тот же человек. Вероятно, начальник его избирательного штаба.
Мужчина скалил белые зубы, но взгляд его оставался холодным. Взгляд профессионального игрока.
Я уже знал, кто сидел до меня в кабинете конгрессмена.
Я знал начальника его избирательного штаба. Я видел его раньше. В слаксах и рубашке для гольфа, в ночном поезде нью-йоркской подземки маршрута номер 6.
Но тут за мной пришли, и через две минуты я вновь стоял на Индепенденс-авеню. Четырнадцать минут спустя я уже ждал ближайшего поезда Вашингтон — Нью-Йорк. А еще через пятьдесят восемь минут сидел в вагоне, наблюдая за исчезавшим за окном городом. В этот момент я уже знал все, что мне только предстояло еще узнать. Но я не знал, что знаю это. По крайней мере, тогда.