– Что за крики несутся оттуда по вечерам? – как-то раз наивно поинтересовался он у коллеги.
Старый учитель ссыпал в эту минуту щепоть табака на краешек нечистого носового платка. Втянув его носом, старик ухмыльнулся:
– А это они там заголяются. Только и всего.
– Заголяются?
Многоопытный преподаватель подмигнул ему:
– Только не говорите мне, что в вашей школе такого не делали…
Впрочем, взглянув в лицо Д’Мелло, он понял: и впрямь не делали.
– Это самая древняя из школьных игр, – пояснил старый учитель. – Сойдите вниз, посмотрите сами. Мне не хватит слов, чтобы описать ее.
На следующий вечер Д’Мелло сошел вниз. Пока он спускался по ступенькам лестницы, крики становились все более громкими.
А на следующее утро он вызвал всех участников игры – всех, даже пострадавших в ней, – к себе в кабинет. И спросил нарочито спокойным тоном:
– По-вашему, здесь у нас что – высоконравственная, руководимая католиками школа или публичный дом?
В то утро он здорово всех их побил.
А закончив, обнаружил, что правый локоть его подергивается.
На следующий вечер спортивная площадка безмолвствовала. Он же, чтобы оградить себя от зла, цитировал вслух Тагора: «Где головы подняты ввысь и разум избавлен от страха…»
Несколько дней спустя он, проходя мимо спортивных площадок, заметил, что его правый локоть снова подрагивает. С площадок поднимался прежний, уже знакомый ему, черный вой.
– Тогда-то чешуя и отпала от глаз моих, – сказал мистер Д’Мелло. – И иллюзий относительно человеческой природы у меня не осталось.
Мистер Д’Мелло озабоченно вгляделся в Гириша. Мальчик пытался растворить в красном напитке широкую улыбку.
– Они ведь не делали этого с тобой, не правда ли, Гириш, – когда ты вечерами играл с ними в крикет? Не заголяли?
(Мистер Д’Мелло уже предупредил Д’Эсса и его переразвитых головорезов: если они сунутся с этим к Гиришу, он заживо сдерет с них шкуру. И тогда они узнают, какой он на самом деле людоед.)
Он с тревогой смотрел на Гириша. Мальчик молчал.
Внезапно он опустил стакан на столик, встал и, подступив к учителю, протянул ему сложенный листок бумаги. Заместитель директора, изготовившись к худшему, развернул листок.
И увидел подарок: стихотворение, написанное на целомудренном хинди.
В эти влажные, душные дни,
Когда вспышка за громом спешит
И весь мир под расколотым небом дрожит,
Я все удивляюсь, отчего же Господь
Даровал нам столь влажные, душные дни.
– Ты сам сочинил это? Потому и краснел?
Мальчик радостно кивнул.
Боже милостивый! – подумал Д’Мелло. За тридцать лет учительства никому и в голову не пришло преподнести ему что-либо подобное.