Правда, сейчас, на ярмарке Медвежьего, товары в большинстве своем были другие. Но торговцы кричали так же громко, как и раньше.
Чтобы услышать зазывал, не нужно было даже включать внешние микрофоны. Но Марина их все-таки включила.
— Стволы! Стволы! Стволы! — соловьем заливался какой-то здоровенный детина, обвешанный ружьями, пистолетными кобурами и парой автоматов со складными прикладами.
— Патроны-патроны! — вторил ему другой торговец — с патронными ящиками и коробками, уложенными в трехколесной тележке.
— Одежда-сапоги! Одежда-сапоги! Кирза-кожа! Кирза-кожа! — старались перекричать друг друга еще два местных «бизнесмена» со схожим товаром.
— Самогончик-первачок! Самогончик-первачок! — пробивался сквозь толпу краснорожий парень с огромными бутылями в свисающей с плеча плетеной корзине.
— Броник! Броник!
— Топор-пила-ножи! Топор-пила-ножи!
Торговцы все лезли и лезли друг на друга. Настырно стучали снаружи по броне, умудрялись подниматься по защитным шипам, как по лесенке, к триплексам, заглядывали в бойницы, бесцеремонно отпихивая торчавшие оттуда стволы автоматов. Показывали товар, трясли товар, вертели товаром.
— Бензин, дизель! Две канистры есть! Последние отдаю! После-е-едние!
— Котелки! Кружки! Ложки!
— Консервы, картошечка!
— Пирожки-и-и!
Егор усмехнулся. Вездесущие горячие пирожки были и здесь. Малосольных огурчиков вот только никто не предлагал. Наверное, не сезон.
— Девка! Девка! — вдруг совсем рядом, возле штабного вагона, раздался чей-то громкий пропитой голос. — Молодая девка! Недорого!
Егор глянул в ту сторону, откуда доносился крик. В самом деле — девчонка. Ребенок почти. Этакий заморыш лет четырнадцати-пятнадцати в коротком замызганном платьице. На лице — яркая косметика штукатуркой. Рядом стоит надрывается старушенция в грязном платке. Внучку, что ли, продает?
— Молодая! Девка! Кому девку?!
Егору вдруг захотелось заткнуть старухе пасть пулей. Или засадить очередь по дряблому заду. Ишь ты, работорговка выискалась!
Девчонку-«рабу», впрочем, происходящее ничуть не смущало. Глаз девица не опускает. Не краснеет. Раскрыв рот, с любопытством лупает на бронепоезд.
Не впервой, что ли, продаваться? А ведь похоже на то.
— Молодуха — лучшая утеха! — визгливо выдала бабка нескладный рекламный слоган, который, судя по всему, только что родился где-то под ее перепачканным платком.
Потом, хихикнув, торговка нетрезво завопила:
— Налета-а-ай! Покупа-а-ай!
И, едва не свалившись с ног, озадаченно добавила:
— Ай?!.
Это старуху грубо отпихнул с дороги неопределенного возраста мужик в рваной фуфайке. Сам притянул к бронепоезду какую-то дородную бабищу с большим животом, плоской грудью и глупой улыбкой на пухлом лице.