Шум в коридоре заставил ее обернуться. Дверь в ванную комнату открылась, и перед Дианой предстал Кэм, облаченный только в подобие набедренной повязки из пушистого полотенца. Она открыла рот и замерла, не веря своим глазам. И в ту же секунду он, одним шагом преодолев расстояние между ними, схватил ее и зажал ей рот рукой. Она задохнулась, а он теснее прижал ее к себе и закрыл дверь ударом ноги.
— Тише! — прошептал он ей в самое ухо. — В коридоре кто-то есть.
Она кивнула в знак понимания. Он отнял руку от ее губ и обнял ее. Из коридора слышались голоса. Она узнала голос Дженни. Голос другой женщины был ей незнаком.
Но что ей за дело до них? Она в объятиях Кэма! Разве она в своем воображении не испытывала много раз именно эти ощущения? Диана посмотрела Кэму в лицо. Его глаза искрились смехом, но, когда он поймал ее взгляд, веселье исчезло из них, как если бы он мог знать, что она сейчас чувствует. И он крепче обнял ее.
Ей следовало вырваться, оттолкнуть его, но она почему-то была не в состоянии это сделать. Ее плоть, ее душа, ее сердце жаждали его объятий. Она словно увязла в меду — хотела двинуться и не могла.
Его глаза потемнели. Между ними появилось ощущение чего-то нового. Кэм наклонился к Диане, и она только успела вздохнуть перед тем, как ее губы открылись навстречу его губам. В этот момент она перестала сопротивляться. Она приняла его, как если бы ждала всю свою жизнь.
А так и было на самом деле.
Кэм вовсе не собирался так поступать. Наоборот, он сердился на себя, клялся, что не будет делать ничего такого, ничего даже отдаленно подобного. Последние два дня у него в голове беспрерывно звенели ее слова. Чем больше он о них думал, тем бессмысленнее казались ему и они, и его собственная на них реакция. Он всегда знал, что Диана несколько неравнодушна к нему, но не воспринимал это всерьез. Это было давно — детское увлечение. Но все изменилось. Он сам изменился. В том-то и проблема.
А она — изменилась? Прав ли он? Действительно ли ее «неравнодушие» выросло во что-то более сильное? А если так, почему она не следует своим инстинктам?
Конечно, из-за отца своей малышки. И в каком-то смысле он должен принять эту ситуацию. Узы женщины и отца ее ребенка священны, даже если между ними возникают проблемы. А он должен держаться поодаль, позволить ей самой разобраться со своими делами.
Но, с другой стороны, где этот тип? Как мог он оставить Ди один на один со всеми переменами в ее жизни? Ей нужна поддержка. Друг по меньшей мере. И он, как настоящий друг, не мог ее бросить.
Она просит его держаться подальше. И он хотел бы уважить ее просьбу, пусть и против собственной воли. Но, черт подери, как это сделать, если она вдруг оказывается в его спальне? Игра окончена, Диана!