Увы, если бы речь шла о грубом давлении и противостоянии ему, как во времена Александра Невского или Яна Жижки, при Грюнвальде или в годы Великой Отечественной войны — да, тогда можно было бы уповать на память о жестоких битвах, в которых выстаивали славяне.
Духовно
выстаивали даже тогда, когда в плане земном казались разгромленными. Но сегодня перед нами нечто иное: почти болезненный энтузиазм, с которым славяне — не исключая и огромного количества русских — сами устремляются к Западу, причем к Западу, в значительной мере утратившему свой некогда грандиозный культурный потенциал, измельчавшему и стандартизированному. И вот, однако, за то, чтобы влиться в море “средних европейцев”, (К. Леонтьев), внешним выражением чего является вступление в Евросоюз и НАТО, именно славяне готовы заплатить даже перекодированием собственной исторической памяти. А это уже смещение центра тяжести в духовном плане, что, на мой взгляд, оставляет мало места для питаемого историческими аналогиями оптимизма.
* * *
Здесь предо мною земля знаменитого нашего рода,
В оные дни колыбель, ныне могила его.
Вплоть от изменчивой Лабы до пажитей Вислы коварной,
С тихих Дуная брегов к Балтики шумным волнам
Несся когда-то язык сладкозвучный, богатый и дивный,
Слово могучих славян — ныне умолкло оно.
Кто ж совершил святотатство, грабеж, вопиющий на небо?
Кто в народе одном сонмы людей оскорбил?
Скройся, беги от стыда, кровожадное племя тевтонов!
Ты совершило набег, пролило чистую кровь!..
Так писал на заре ХIХ века один из зачинателей славянского возрождения (“будителей”, как стали их называть) словак Ян Коллар**, которого по праву именуют первооткрывателем исходной славянской топонимики позже ставших немецкими земель.
А вот сегодня неофитов ЕС, похоже, нисколько не смущает то, что Евросоюз счел возможным открыто символизировать себя образом Карла Великого, в честь которого здесь учреждена высокая премия. Такие символизации случайными не бывают, да и политические обозреватели, в том числе и немецкие, охотно проводят порою аналогии между ЕС и империей Карла Великого. А это равнозначно утверждению исторической правоты последнего и, стало быть, неправоты “строптивых славян”, за “смирение дерзости” которых в свое время восславил императора франкский хронист.
Ныне о “строптивости”, как видим, говорить не приходится. Вся же ситуация предстает не столь безобидной, как могут счесть иные наивные, а скорее утратившие историческую чувствительность люди — мол, стоит ли шевелить прошлое тысячелетней давности, не лучше ли “забыть и простить” во имя будущего, во имя единой Европы и т. д. и т. п. Но дело-то в том, что “забыть и простить” (а главное — “забыть”) предлагается только одной стороне, тогда как другая, отнюдь не смущаясь тысячелетней далью, предъявляет образ, олицетворяющий едва ли не самые мрачные стороны истории европейско-славянских отношений. Хотя, казалось бы, в истории Европы так много великих, поистине достойных имен. И почему бы, открывая двери славянам, не сделать символом такого союза, например, Гердера, первым за все века, протекшие со времен Карла Великого, возвысившего голос в защиту человеческого достоинства славян и напомнившего о “великом грехе немцев” перед ними. И это было частью его философии истории, куда как актуальной сегодня, в эпоху нивелирующей глобализации. Гейне писал о нем: “Гердер рассматривал человечество как великую арфу в руках великого мастера, каждый народ казался ему по-своему настроенной струной этой исполинской арфы, и он понимал универсальную гармонию ее различных звуков”.