, говорил известный мыслитель Клод Леви-Стросс; и вот, в истории человечества еще не было такого, чтобы отменились все табу, кроме юридических (“разрешено все, что не запрещено), и таким образом изначальное,
совестное
понимание того, что можно и чего нельзя, было бы официально и громогласно выведено из области общего, совместного признания и употребления, — это случилось только в наше время.
Далее. Великая тайна данного нам бытия лишена своего священного статуса самодержавной властью
технологического
подхода к бытию: человеческое достоинство теряет статус ценности — ценностью и достоинством становится
умение
(“Не посмел я взять с нее выкуп”, — говорит герой “Сказки о рыбаке и рыбке”, — на что следует ответ: “
Не умел
ты взять выкупа с рыбки!..”).
Древняя латинская поговорка “мы едим для того, чтобы жить, а не живем для того, чтобы есть” — отвергнута потребительской цивилизацией, вытеснившей понятия
цели жизни
и
смысла жизни
понятием “качества жизни”.
Во все времена все религиозные, нравственные, идеологические учения исходили из того и направлены были на то,
каким надобно бы быть
человеку, — представления могли быть разные, но caм импульс был поступательный, человек призывался к труду над самим собой; в нынешнем мире человек должен улучшать не себя, а лишь
условия
, в которых он живет: душа не “обязана трудиться”, поступательность заменена проворством, главная святыня — удобство.
Благодушная просветительская конвенция, излюбленная нашей Екатериной II, “живи и жить давай другим”, устарела; внедряемый ныне принцип тотальной выгоды в отношениях между людьми не назовешь иначе как принципом
взаимной утилизации
(наглядный образец — современные экранные поцелуи, когда две человеческие особи со сладострастием как бы пожирают друг друга).
Джордж Буш-младший по поводу казни преступника, пусть и заслуженной, и
удобной
,
на стуле, но смертной, умиротворенно провозглашает: ну вот и хорошо, зло наказано, восторжествовало добро!
“Империя добра” объявляет целый ряд “неудобных” стран средоточием “зла” и продолжает подвергать мир, для его же удобства и, конечно, в целях дальнейшего торжества добра, хирургическим oпeрациям с помощью уже известных всем средств — бомб и ракет.
Наши либеральные экономисты и их студенты считают, что у нас в России для удобного проведения реформ слишком много населения, хорошо бы поменьше.
И так далее.
Низости, мерзости и глупости бывали всегда, не только в наше время, и часто бывали, но только в наше время, которое Панарин называет эпохой “предельной порчи человека”, они окончательно перестали называться своими именами и открыто перешли из положения отвергнутого, табуированного “бывания” в статус легитимного бытия; только в наше время удобство не замечать границы между добром и злом возведено в “политкорректный” принцип, что достойно кисти Иеронима Босха с его апокалиптическим воображением.