— Все по порядку. Назовите сначала себя.
Парень назвал себя Николаем Першуновым. И это повергло капитана в смущение. Он даже чуть растерялся. Переспросил:
— Николай, говоришь? А разве...
И смолк, поняв всю нелепость ситуации. Не убеждать же парня, что его зовут иначе. У него ведь и документы, конечно, есть. «Николай, Коля. Коля — Толя. Может, спутала Вера Деева? Уменьшительные имена созвучны, могла не расслышать или забыть...»
Как бы там ни было, а беседовать надо. Тем более, что есть о чем. И прежде всего о том, в чьей руке была бутылка, которой ударили Васильева.
Рассказ о событиях того вечера в изложении Першунова подтверждал в общих чертах то, что рассказывали Карасев и Клюев. Но, по мере того, как Евсеев углублялся в перипетии случившегося, ответы Першунова теряли свою четкость и определенность. Он стал путаться, отвечая на вопросы о времени своего ухода, о том, когда и кем была вылита принесенная им водка, попытался скрыть стычку с Васильевым, возникшую из-за намека покойного на выигранную машину. Капитан понял, что настало время открыть карты.
— Вот что, Першунов. Экспертиза установила, что Васильев погиб не от папиросы, а от того, что его ударили. Бутылкой по голове. Да так, что он потерял сознание. А горящую папиросу уже потом подкинули ему на диван. Что ты по этому поводу скажешь?
Першунов уставился на капитана застывшими глазами, лицо его покрылось вдруг нездоровой желтизной, сквозь которую проступали фиолетовые прожилки.
— А, я что?... Почем я знаю?
— Знаешь. И в твоих интересах самому правдиво рассказать, как все было. Ведь на бутылке остались отпечатки пальцев — перчаток, насколько я понимаю, ты не носишь.
— У вас моих отпечатков пальцев нету...
— Будут, значит. Это уж не твоя забота. Ты лучше рассказывай: все разошлись, ты ударил Васильева, испугался, что убил, потом инсценировал пожар...
— Неправда! Он очухался! Он...
Поняв, что запираться бессмысленно, что он уже по сути дела сознался, Першунов произнес несколько отрывистых фраз:
— Он сам на меня набросился. Я не хотел его бить. Так, легонько задел, чтобы он утихомирился. Он сильно пьяный был, на ходу спал, на стулья натыкался...
— Когда это случилось? Кто видел?
— Да никого не было. Все разошлись, а я вернулся.
— Зачем?
— Так водка же осталась. Да и сигареты я забыл. Сунулся, а курить нечего. Вот и вернулся.
— Васильев еще не спал?
— Не... Он сперва обрадовался, обниматься полез, давай, мол, выпьем. А водку-то я спрятал, он даже не знал куда. А я хотел бутылку втихую забрать да отвалить: чего мне с ним, он уже из соображения выпал. Думал, куревом запасусь и буду рвать, чтобы он мне на хвост не сел. Да и все равно ему лишку было.