Как-то раз они предложили ему воспользоваться услугами одной из девушек. Маурисио вежливо отказался. Сутенер тотчас понял, что Сильва гомосексуалист, и на следующий вечер повел его в бордель с мальчиками. В ту ночь это с Сильвой и случилось. Что-то вроде болезни. Я уже врос в Индию, но сам того не осознал, — сказал он, всматриваясь в тени берлинского парка. И что произошло в борделе? — спросил я. — Ничего. Я смотрел и улыбался. Ничего не произошло. Тогда сутенерам пришло в голову, что, наверное, гостю понравилось бы заведение особого рода. Так понял Сильва, потому что говорили его спутники не по-английски. Они вышли из того дома и двинулись по узким и грязным улочкам, пока не оказались перед небольшим с виду зданием, но внутри им открылся лабиринт коридоров, крошечных комнат и темных углов, из которых вдруг выступали то алтарь, то молельня.
В некоторых частях Индии, — сказал Сильва, глядя в землю, — существует обычай приносить мальчика в дар божеству, чьего имени я не запомнил. Тут я имел неосторожность заметить ему, что он не помнит не только имени божества, но и названия города, как и имени хотя бы одного из тех, кто замешан в этой истории. Сильва глянул на меня и улыбнулся. Я стараюсь забыть их, — сказал он.
В этот миг я чего-то испугался, чего-то очень страшного, и сел рядом с ним. Так мы какое-то время и сидели — подняв воротники пальто, в полном молчании. Они приносят мальчика в дар божеству, — вновь заговорил Сильва, вглядываясь в заполненную тенями площадь и словно опасаясь, что за нами кто-то следит, — и на некоторое время ребенок становится воплощением бога. Может, на неделю, пока длятся ритуальные празднества, может, на месяц, на год, не знаю. Это варварский ритуал, запрещенный законом индийской республики, но он продолжает существовать. Ребенка осыпают подарками, родители принимают их с радостью и благодарностью, потому что они, как правило, бедны. После окончания празднеств мальчика возвращают домой, или в ту грязную щель, что служила им домом, и через год все повторяется снова.
Праздник чем-то напоминает латиноамериканские ярмарки, но он, пожалуй, веселее, шумнее, и, кажется, участники — или те, кто осознают себя участниками, — видят в нем куда более глубокий смысл. Есть и важное отличие. Мальчика за несколько дней до начала церемонии кастрируют. Богу, который в дни праздника, будет в нем воплощен, требуется человеческое тело — хотя мальчики обычно не бывают старше семи лет — без позорных мужских атрибутов. Иначе говоря, родители отдают ребенка врачам, или цирюльникам, или жрецам, и те оскопляют ребенка, когда же он приходит в себя после операции, начинаются ритуальные торжества. Несколько недель или месяцев спустя он возвращается домой, кастрированный, и родителям он уже не нужен. Мальчик попадает в бордель. Бордели бывают самыми разными, — со вздохом добавил Сильва, — но меня в тот вечер пригласили в худший из всех.