Теперь члены квартета представлены читателю, как если бы они стояли перед ним на эстраде. Типы, к которым они относятся, общеизвестны и хотя, быть может, не слишком оригинальны, зато резко отличаются друг от друга. Да позволит читатель развернуться до конца событиям этой необычайной истории: он увидит, как поведут себя четыре парижанина, которые, привыкнув срывать аплодисменты во всех штатах Конфедерации, окажутся перенесенными на… Однако не будем забегать вперед, «не будем ускорять темпа», как выразился бы «Его высочество», и вооружимся терпением.
Итак, около восьми часов вечера четверо парижан стоят на пустынной дороге в Нижней Калифорнии перед обломками опрокинувшейся кареты. «Не угодно ли, — опера Буальдье»,3 — пошутил Пэншина. Если Фрасколен, Ивернес и Пэншина отнеслись к происшествию философически, если оно даже вдохновило их на шутки профессионального характера, легко понять, что у главы квартета оно вызвало приступ ярости. Что поделаешь! Виолончелист — человек горячий и, что называется, вспыхивает, как порох. Потому Ивернес и уверяет, будто он прямой потомок Аякса и Ахилла, двух самых гневливых героев древности.
Не забудем, однако, добавить, что если Себастьен Цорн желчен, Ивернес мечтателен, Фрасколен благодушен, а Пэншина полон бьющей через край веселости, — они все отличные товарищи и любят друг друга как родные братья. Они ощущают между собой связь, перед которой бессильны разногласия на почве личных интересов или самолюбия, — общность вкусов, почерпнутых из одного источника. Их сердца, как хорошо сработанные инструменты, всегда бьются в унисон.
Пока Себастьен Цорн ругается, ощупывая футляр своей виолончели, чтобы убедиться в ее целости и сохранности, Фрасколен направляется к вознице.
— Ну как, приятель, — спрашивает он, — что же нам делать, скажите?
— А что будешь делать, когда нет ни лошадей, ни экипажа?.. Ждать…
— Ждать, пока они появятся! — восклицает Пэншина. — А если они так и не появятся…
— Надо их раздобыть, — замечает Фрасколен, которому никогда не изменяет практическое направление его ума.
— Где?.. — рычит Себастьен Цорн, бегая взад и вперед по дороге.
— Там, где их найдете! — отвечает кучер.
— Э, послушайте-ка, любезный возница, — и голос виолончелиста мало-помалу поднимается до верхних регистров, — это что за ответ? Хорошее дело… по своей неловкости вы нас вываливаете, ломаете карету, калечите лошадей, а потом говорите: «Выкручивайтесь, как знаете!»
Увлеченный потоком собственных слов, Себастьен Цорн начинает изливаться в бесконечных и по меньшей мере бесполезных упреках, но его прерывает Фрасколен: