Стас без особой надежды останавливал выезжающие со складов грузовики, расспрашивал водителей. При этом приходилось все время размахивать значком, поскольку все грузовики имели сопровождение из двух-трех вооруженных человек. Разумеется, никто из водителей ничего не знал, не видел, да и вообще находился в это время в другом месте.
Хворостов отправился в близлежащий жилой сектор, намереваясь расспросить жителей верхних этажей, которые могли что-то видеть. Душка Джи, отводя глаза, сказал, что поищет по-своему, Стас не стал возражать. И вот сам он уже битый час бродил тут, у официально неприступной территории. Время шло.
Он озяб, пальцы в перчатках заледенели, отзывались болью на каждое движение. Болит – значит, не отморозил, говорил когда-то его комбриг. Там, на балканских высотах. Стас устал. Тяготы прошлой ночи, безумная гонка, потом утреннее ожидание, арест Бруно… Все это выгоняло из организма силы, заменяя их, казалось, мрачными мыслями. Здесь ничто от них не отвлекало: тишина, безлюдье, безветрие…
А потом вернулся ветер, он налетел внезапно, как хлесткая пощечина, ударил в стены, в бетонные плиты заборов, потом срикошетил в лицо, заставив прижать перчатки к губам и сделать судорожный вдох. Ветер вцепился в шею под воротником, просквозил порточины брюк, словно их и не было. А хлопья снега, так безмятежно кружившие всего несколько минут назад, вдруг обратились ледяными иглами. Да и пошло оно все, зло подумал Стас, развернулся и двинулся обратно к машине.
И тут же ветер утих, лишь кружил в воздухе потревоженный снег, как сажа после взрыва…
Стас замер. Дьявольская погодка сегодня, подумалось, не слишком ли символично? Делай дело и не суйся туда, куда не следует, что-то подобное пытается сказать весь окружающий мир. Но как же он может не лезть, как может развернуться теперь? Бежать от врага не зазорно, бежать порою нужно. Но бежать, прикрываясь спинами друзей, – вот что такое позор, вот с чем жить потом невозможно.
К тому же… Было в этом что-то ненастоящее, словно бы он ухватил краем глаза эпизод незнакомого фильма, но тут же забыл, о чем говорили с экрана. Осталась в памяти только неотчетливая картинка, как блик солнца на сетчатке глаза, который остается жить в зрачках, когда солнце уходит за тучи… Стас не верил в судьбу, в знаки, в миссию, в то, что все написано, расписано и определено. Он и в Бога-то верил не сознательно, а просто потому, что верил всегда, может, потому и верил, что никогда об этом толком не задумывался. Но сейчас ему показалось, что это именно знак, символ, отрезвляющая пощечина ветра.