. И тогда он впервые вдохнет полной грудью, как этот морозный воздух, аромат любимой женщины. Когда-нибудь…
Они спустились, снег отозвался бодрым скрипом на их шаги. Едва заметный ветер пронесся у ног, поднял поземку и тут же скрылся в лесу.
От швартовой башни к домам в центре долины бежала, извиваясь снежной змеей, тропинка. По ней, видимо, с утра никто не ходил, и ее косой след едва угадывался под нанесенным снегом. Татьяна уверенно и не оглядываясь зашагала по тропинке, и ветер разметал ее темные волосы, такие яркие на фоне белого снега. Латинос обогнал Стаса, догнал девушку и пошел рядом, что-то оживленно говоря и показывая на башню. Татьяна устало, но довольно рассмеялась.
Стас вдруг понял, что стоит на месте, глядя вслед этим двоим, и друзья его стоят рядом и так же нерешительно глядят вперед. Настороженно замер лес в десятке шагов от них, словно прислушивался к незнакомому дыханию. Лишь изредка от снежных шапок отрывались крупные хлопья и, шелестя, падали вниз.
– Ну что, – пробормотал Стас, – пошли… гардемарины.
Все как-то вдруг подобрались. Скальпель, не говоря ни слова, сошел с тропинки и встал слева от Алисы, а Шрам, также молча, занял место справа. Толстяк Арчи, угрюмо сопя, замкнул каре сзади. Так и двинулись по двойной цепочке следов, оставленных на снегу Татьяной и латиносом. Непрошеным мелькнуло воспоминание о других следах на снегу, в гулком дворе-колодце, под прицелом слепых окон. Как ни странно, это успокоило. Стас знал почему. Там, тогда, в той ситуации он не был одинок, его прикрывали друзья. И здесь, сейчас, в этой небольшой, спрятанной в горах долине его снова прикрывают друзья. Его и ту, которую прикрывает он сам. Пришло и другое воспоминание – внезапно отяжелевшее тело друга, упавшего на плечо. Но и оно не испугало, наоборот. Так было надо. Бруно прикрыл их тогда ради этой секунды решительности. Ради этого мгновения. Ради этой неназванной верности, ради дружбы, о которой они никогда не говорили, ради того, что эти люди несли в сердцах уже долгие годы. Ради того, что было сильнее пуль. Это горько, это больно, но это дружба. Приходит момент, когда ты отдаешь последний кусок хлеба, снимаешь последнюю рубашку, встаешь под пули. Потому что, какими бы громкими словами ни прикрывались войны, если нет за спиной тех, кого ты прикрываешь, и тех, кто прикрывает тебя, смысла стрелять нет и нет смысла воевать. Потому и была бессмысленной та жуткая война, укравшая их юности. Она столкнула друга с другом, погнала брата на брата, перечеркнула любовь и верность трассирующими росчерками очередей. Нет, осознал вдруг Стас, не совсем так. Даже в самые тяжелые моменты, даже там, на обледенелом горном склоне, прижавшись щекой к прикладу противотанкового ружья, чувствуя, как ломит от холода все тело, он помнил о друзьях и каким-то краешком сознания понимал: ему нужно выжить, нужно пройти все