— Коля у вас? — спросил Аркадий Кириллович. — Я хочу его видеть.
— А зачем?
— Василий Петрович, что с вами?
— Прозрел.
— В чем?
— В том, какой вы опасный.
— Не очень-то удобно выяснять сейчас отношения, но уж раз начали — договаривайте.
— Все умиляются на вас, и я тоже, как все… — Василий Петрович качнул беретом в сторону комнаты, где лежал убитый. — Охладило. А вам… Позвольте вас спросить: вам ничего?.. Вас совесть не грызет?
Неужели этот человек разглядел со стороны то, что мучило смутными подозрениями? Аркадий Кириллович почувствовал зябкость в спине. Но волнения не выдал, спросил спокойно:
— Вы считаете — между убийством и мной есть прямая связь?
— Прямая? Да нет, кривенькая, с загибчиками…
— Докажите.
— Не смей мириться с плохим — требовали от ребят?
— Требовал.
— И будь хорошим без никаких уступочек — тоже требовали?
— Тоже.
— Так что ж выходит: поперек жизни становись, ребятки. Вникните — страшно же это! Малая щепка реку не запрудит.
— Считаете, что я как-то настроил Колю Корякина?
— Считаю — подвели мальчишку, как меня в свое время.
— Вас?
Василия Петровича всего передернуло, даже голос у него сразу стал тоньше:
— А то нет! Был человек человеком, растущим инженером считали. Так стукнуло меня к вам сунуться — справедливости великой, видите ли, захотелось. А вы известный специалист по справедливости, апостол святой! И полез я с вашей святостью, как Иван-дурак с плачем на свадьбу, другим настроением испортил, а сам с помятыми боками за дверью оказался. Кто я теперь?.. Наряды выписываю на починку газовых плиток. К большому делу не подпускают — людей подвел.
— Так я виноват в том, что не отказал вам в помощи?
Василий Петрович резко подался вперед, словно сломался в пояснице, — разлившиеся зрачки, задранный нос, кривящиеся губы:
— Не помогайте! Просить будут — никогда не помогайте! Отказывайте! — С жарким дыханием, шепотом: — Хуже людям сделаете.
И этот выпад, горячее до ненависти убеждение наконец-то возмутили Аркадия Кирилловича.
— Мне пятьдесят четыре года, — сказал он жестко и холодно. — За свою жизнь я многим помог, благодарностей слышал достаточно, а вот такой упрек! — только от вас.
Василий Петрович откачнулся, сразу потускнел, стал просто хмур.
— И я благодарил, если помните… Теперь вот опомнился, — проворчал он в сторону. — Да во мне ли дело? В Соньке… Дочь мне родная, боюсь за нее. Доучите вы ее — тоже на рога полезет… Ну-у нет! Не хочу! Переведу из школы…
В это время за темным окном, внизу, со дна ночной ямы, послышался шум моторов, скрип тормозов, хлопанье дверок, смутные голоса. Василий Петрович передернул плечами, подобрался: