— О-оо! Вы писатель? — выдохнула хозяйка.
— Может быть, хозяйка не откажется приготовить писателю чашечку чая утром и вечером?
— И обед, если пожелаете, — предложила Цауне.
Будущий жилец галантно поцеловал ей руку:
— Тогда у меня будет всё необходимое для плодотворной работы.
По утрам и вечерам новый жилец в спортивном костюме бегал по саду, после обеда колол дрова, а в остальное время усердно работал. Так продолжалось неделю.
В ночь на понедельник в ноль часов пятьдесят минут зазвучал радиотелефон:
— «Центр»! «Центр»? Я — Писатель! Дичь нашлась.
— Будем через пятнадцать минут. Один ничего не предпринимай. Слышишь? Всё!
«Солидный» жилец Матильды Цауне поставил свою машину в сарай и через веранду вошел в свою комнату. «Писатель» осторожно спустился по чердачной лестнице. За дверью было слышно, как прибывший умывается. Потом заскрипели кроватные пружины, и погас свет. Услышав настойчивый стук, Шрам бросился вон через окно и попал прямо в руки оперативников.
Главный преступник за решёткой, но следствие продолжалось, пока не были распутаны все нити. Оказалось, что Шрам сбежал из колонии, где отбывал наказание вместе с отцом Рыжего Рудиса.
* * *
Прошло дней десять, когда к Дауманту вернулось сознание. Рука была тщательно перевязана и закреплена в гипсовом ложе. Пальцы распухли и не двигались. Если б не треснутый ноготь большого пальца, он был бы уверен, что это не его рука, а какого-то другого, гораздо более крупного человека. Иногда ладонь чесалась, как будто по ней бегал миллион муравьев.
— Ты шевели пальцами, упражняй их, — советовал доктор.
— Зря вы стараетесь. Калека никому не нужен.
— А что, культя вместо кисти лучше? — разозлился Вилнис Грава, вспомнив напряженную ночь операции: столько усилий потребовалось, чтобы этот парень не стал инвалидом.
Даумант молчал.
Может, не надо было вмешиваться? Тогда он не раздумывал, а действовал, как подсказывала совесть. И что теперь? Однорукий калека. Какое противное слово! Как карканье вороны. А как же Байба? Ну, на этом крест! Конец мечтам и надеждам! От всех этих мыслей раскалывалась голова.
Сестричка принесла лекарство, но напрасно она заговаривала с парнем. Отвернувшись к стене, он не отвечал.
— Самое главное лекарство — воля к жизни, — говорил доктор Грава матери Дауманта. — Сначала надо победить апатию.
Мать позвонила в училище. Отсутствие Дауманта там было заметно: танцевальному коллективу не хватало танцора, редколлегии — главного художника.
Первыми к Дауманту пришли Байба и Даце.
— Ты теперь наш кровный брат, — присев на край постели, сообщила Даце. — В тебе кровь многих из нас. И мы все за тебя в ответе.