Открыл глаза только перед посадкой, даже еду пропустив – очень уж вкусно поели в аэропорту перед вылетом. Рядом сидела Наталья, вернувшаяся от Ефимовой знакомой. Она дремала. Береславский пристально посмотрел на свою подругу: в ее волосах белела пробившаяся обычно тщательно закрашиваемая седина. «Да и лето кончается. Вместе с деньгами», – некстати подумал Ефим: от выданных Орловым баксов не осталось даже зеленой пыли. Некстати, но все равно печально. Он взял ручку и на проспекте, объяснявшем, как в случае аварии покидать воздушный лайнер, набросал очередные бессмертные строки.
Опять посерела земля,
Тоскуя про летнюю волю.
И иней, как пьяный маляр,
Неряшливо выбелил поле.
А утром – парок изо рта.
Из птиц – лишь дурные вороны.
И лета взрывные цвета
Сменились на цвет бело-черный.
А скоро придут холода.
Мы знаем о них не заочно.
И пусть холода – не беда,
Но то, что не радость, – уж точно.
…Смеется родная моя,
В серьезность сезона не веря.
А время, как пьяный маляр,
Ей волосы прядями белит.
Береславский задумался: жизнь проходит, а он так ничего вечного и не создал. Порхает по ее волнам, полностью забыв грандиозные планы юности. А вместо созидания чего-то великого и сильно желаемого человечеством рекламирует чили, памперсы и стиральные порошки.
Но, с другой стороны, если все время думать о вечности, то уж точно скоро спятишь. Или конкретно дашь дуба. Вон бабочки вообще один день живут – и ничего. Порхают.
«А это мысль», – подумал Ефим, зарифмовывая утешительную сентенцию:
Быть бабочкой – большое мужество,
Хоть невысок ее полет.
Из тьмы всего на день разбужена —
И ближе к вечеру уйдет.
Какое мужество – быть бабочкой!
Эфира осязая дрожь,
Витать весь день в потоках радужных
И знать, что к вечеру уйдешь…
Перечитал текст, и опять стало грустно. В юности все мы гении и госдеятели. А проходит всего каких-то двадцать лет – и понимаешь, что ты такой же, как все.
Нет, конечно, не такой. Особый. Совершенно отличный от других. Просто ведешь себя так же…
На «спасательном» проспекте оставалось местечко, и Ефим поставил логическую «точку»:
Я мыслю инако,
Не веря ничуть
Всем тем, кто постиг
Окаянную суть.
Я мыслю инако.
Однако, как все,
Ко лжи припадаю,
Как птица к росе.
Я мыслю инако.
Но вслед за толпой
Бегу, собираясь
Остаться собой.
Я мыслю инако.
Да сложно уйти
От тех, с кем прошел
Половину пути.
Я мыслю инако…
Однако…
Однако…
«Прямо болдинская осень какая-то», – любуясь собой, удовлетворенно подумал поэт.
После акта самореализации стало легче: проблема как бы была выведена в разряд литературного осмысления и по жизни уже не так трогала. К тому же Наташка напоследок выдала супругу отложенную с обеда безумно вкусную то ли булочку, то ли пирожное.