У Катерина хвоста нет, а уши есть. Не знаю, почему его сразу не лишили и того и другого, но сам его на экзекуцию не повел. Поэтому по бокам узкой сухой доберманьей морды свисают два смешных лопуха. Я погладил его по длинной башке, и Катерин чуть не застонал от привалившего собачьего счастья.
– Привет, – сказала мне Алька. Она стояла в проеме комнатной двери – в своей кофточке, которую я совсем недавно так старательно расстегивал, и в моих тренировочных штанах. – Ничего, что без спросу надела? Мне тетя Даша дала.
– Все классно, Алечка. Тебе лучше?
– По-моему, я здорова.
Температура у нее не спадала целую неделю, несмотря на массированное лечение антибиотиками. Кололи прямо на дому: в больницу Алька ехать категорически отказалась. Вчера первый день было меньше тридцати восьми.
Я подошел поближе и потянулся губами потрогать ей лоб. Алька отшатнулась с ужасом в глазах, и я сделал это ладонью. Кто же тебя так напугал, а, заинька? Ничего, все в свое время узнаем. И может быть, придется с кем-то за твои страхи поквитаться.
– Думаю, температура еще есть.
– Ерунда, тридцать семь и три.
– Это не ерунда. Это субфебрильная температура (вот ведь вбили в мозги: я чертовски много знаю, правда, всего по чуть-чуть. Но зато все мои знания – практической направленности). Самая легочная температура. Так что не вставай, лежи пока.
– Не могу больше. Надоело. – Она улыбнулась. Мне очень нравилась ее улыбка. Легкая такая. Правда, редкая. Может, раз пять за все это время и наблюдал. И то в основном во время ее общения с Катерином.
Ладно, пойду поем. Обед сегодня мы пропустили из-за настырного клиента. Он приехал из крошечного города, купил самый дешевый стенд, перед этим вымотав нам все кишки. Я даже думал послать его, но шеф доходчиво объяснил насчет профессиональной этики, а также насчет того, что никто не знает, кто кем станет завтра. Поэтому сказать, что я в данный момент был голоден, – значит ничего не сказать.
Я прошел на кухню, а там…
Бог ты мой!
Все вымыто, вылизано буквально. Раковина сверкает, плита оттерта, на плите, очищенная от многолетней копоти, стоит небольшая кастрюлька, из-под крышки которой выбивается парок с ароматом, не поддающимся описанию.
– Ты просто Золушка, – только и смог сказать я. Она улыбнулась. По-моему, в первый раз в жизни я радовался очку, вырванному в споре с собственной собакой. Я отобью эту девушку у Катерина. И у всех остальных, чего бы мне это ни стоило.
Я сидел, ел. Она сидела напротив, по-бабьи подперев рукой щеку. Все было чудовищно вкусно: и фасолевый суп нестандартного образца, и курица, тушенная под каким-то невероятным соусом.