По прибытии Тараки 20 марта в Москву с закрытым визитом А. Н. Косыгин со всей определенностью сказал ему следующее: «Хочу еще раз подчеркнуть, что вопрос о вводе войск рассматривался нами со всех сторон, мы тщательно изучали все аспекты этой акции и пришли к выводу о том, что если ввести наши войска, то обстановка в вашей стране не только не улучшится, а, наоборот, осложнится».
Для того чтобы у Тараки не оставалось надежды на «последнюю инстанцию», в тот же день не без труда была организована его встреча с Л. И. Брежневым, который в соответствии с заготовленным для него материалом к беседе заявил Тараки: «Теперь о вопросе, который вы поставили в телефонном разговоре с А. Н. Косыгиным и затем здесь, в Москве, — насчет возможности ввода советских частей в Афганистан. Мы этот вопрос всесторонне рассматривали, тщательно взвешивали, и скажу вам прямо: этого делать не следует».
Подобные же однозначно негативные ответы давались афганской стороне еще не один раз на протяжении многих последующих месяцев в связи с новыми обращениями Тараки, а затем Амина насчет присылки советских войск. Это хорошо известно авторам, которым доводилось заниматься подготовкой таких ответов, полностью отражавших и их собственные взгляды.
До октября 1979 года мы не замечали каких–либо колебаний на этот счет и у своих шефов — А. А. Громыко и Д. Ф. Устинова, а также у Ю. В. Андропова, с которым нам тоже приходилось общаться. Когда и в зависимости от каких обстоятельств изменилось мнение этих трех руководителей в пользу целесообразности ввода наших войск в Афганистан, предстоит еще разобраться. И о том, кто именно — Андропов или Устинов — первым изменил свою точку зрения и сказал «да» в пользу ввода войск, сегодня мы можем только догадываться. Нам, однако, ясно, что они уже вдвоем «дожали» Громыко.
Судя по тому, насколько невосприимчивыми все трое стали с тех пор к тем аргументам против ввода войск, которые они до этого и сами выдвигали, создавалось ощущение, что над ними что–то довлело. По некоторым нюансам можно было уловить, что это было нечто большее, чем просто преувеличенные опасения насчет угрозы замены просоветского режима в Кабуле на реакционный исламский, к тому же проамериканский, что означало бы выход США на южную границу СССР. Элемент такого беспокойства о безопасности нашей страны бесспорно и весомо присутствовал здесь. Но главную, роковую роль, похоже, играло опять–таки идеологически обусловленное ложное представление, будто речь шла об опасности «потерять» перспективную социалистическую страну.