Будто слова требовали времени, чтобы родиться, пробиться сквозь нее наружу.
И люди от этого уставали.
Ни у кого не хватает терпения дождаться от нее хоть слова.
Некоторые считали это признаком застенчивости. Другие – наглости. Именно так, «наглая», учительница описывала ее уже через несколько недель после поступления в школу. Утром, когда она вспомнила об этом, на нее накатила тошнота, она присела на корточки, опустив голову между колен.
Флора стояла на половике, ровно посередине полосы бежевого цвета, нет, скорее цвета «изабелла», именно там стояла теперь Флора, и ее тяжелые, накрашенные коричневым веки поднимались точно маленькие ставни.
– Встань, Жюстина!
Нет. Она опускалась все ниже, врастала в половик. Флора была в сапогах, в своих парадных сапогах на шпильке. Снизу она ясно видела эти каблуки и листок, нанизанный на один из них.
Флорина рука касается ее макушки, сначала легко, словно предлагая примирение. Потом пальцы скрючиваются, кожа у корней вспыхивает болью, ее тянут за волосы, аааа...
– Значит, ты все-таки можешь открыть рот?
Как маятник, взад-вперед, слышно, как рвутся короткие, ломкие волоски.
Флора поставила ее на пол, холодный. Жюстина была прямо из постели – выбралась из нее, когда внизу хлопнула дверь. И по лестнице спустилась как была – в одной ночной рубашке.
– Знаешь, что мне вчера вечером учительница сказала? Знаешь? Учительница назвала тебя наглой. Наглой и дерзкой. Мне пришлось сказать, мол, сожалею, фрекен Мессер, очень сожалею. Так оно и есть.
– Неправда, неправда, просто она меня ненавидит!
– Не надо громких слов, Жюстина, никто тебя не ненавидит. Это называется воспитанием, а воспитание – обязанность учителя по закону о школьном образовании. Она должна воспитывать учеников.
– Прости меня, прости, но как же мне тогда себя вести, чтобы ей понравиться...
– Если я еще услышу хоть одну жалобу от учительницы, я с тобой такое сделаю, что тебя родной отец не признает.
Жюстина заткнула уши, глаза у нее закатились, она вдруг почувствовала себя уродиной, и холод разлился по всему ее телу, она была уродиной, раскаленной от жара. Лицо уткнулось в пол. Неужели это тот же ковер?
Флорина ножка в сапоге, да, нога у нее была маленькая, она слышала, как это сказал отец, когда она ночью стояла в прихожей, а они думали, что она спит. В комнате она видела Флору, голую, тонкую как девочка, в сапогах она лежала на белоснежных простынях.
Узелки половика впивались в висок, все выпуклости и неровности, пахнущие засохшей едой. Флора слегка нажала ногой, сапог коснулся щеки Жюстины.