— Я вижу, молодые господа кофеем балуются, — весело хихикал рыбак, поглядывая на кофейник. — На утреннем холодке славно хлебать горячий кофеек.
Георг тут же достал чистую чашку.
— Выпейте, дядюшка, с нами чашечку, — предложил он.
Рыбак достал из-под переметов швартовочный конец, дважды обернул его вокруг штага[29], снял сапоги и по-мальчишески легко вскарабкался на борт «Розы ветров».
— Меня зовут Франс из Флинты, — представился он. — Я уже стар, девяносто стукнуло. Еще помню те времена, когда волки бегали по льду большими стаями. А Стокгольм, слыхал я, город большой и красивый, только самому там побывать не довелось. Жить там, верно, совсем не то, что сидеть здесь на лесной горушке да сохнуть, как старое овечье дерьмо.
Мягкий свет летнего дня отражался в маленьких серых глазках старика, и он казался мальчикам пришедшим из сказки. Отпивая кофе маленькими глоточками, он вспоминал старые времена, про то, какой была земля в ту пору:
— В старые добрые времена, когда еще моя старуха была жива, все тут было по-иному. И рыба водилась в заливе, и птиц в лесу было полно. Пока не стали ходить пароходы, можно было встретить и лесовицу и водяного. Теперь все переменилось. Землю пашут большими машинами. Скоро не будет ни одного дерева для глухаря. Надо благодарить господа, если что-то еще останется в эти безумные времена.
Фабиан саркастически хохотнул над этими, как ему показалось, глупыми россказнями Флинты и начал было подробно описывать колбасную фабрику, но Георгу захотелось послушать старика.
— В прежние времена, — сказал Флинта, — после ложного солнца[30] всегда был дождь, а на востоке и севере стояло марево. А коли ветер дул по солнцу, наступало вёдро, и по луне можно было погоду угадывать. Нынче же ни черта не угадаешь. Радуешься и тому, что лосось не играет в мае, а окунь — на сретенье. Вот так-то, молодые господа. Хе-хе… Такие нынче пошли дела. Да… видно, наступают последние времена, как говорит апостол. Чудные дела творятся у нас на острове.
— Чего ж тут чудного, — воскликнул Георг, сгорая от любопытства.
— Новый-то граф знай себе сидит и шутки шутит с чадами да домочадцами, а о главном-то, о землепашестве, все и думать забыли. А кузен его, как они называют, барон Юстус вовсе заучился и умом рехнулся. Как-то раз прибежал, руками машет, глаза выпучил будто рак и не велит мне ставить жерлицы на щуку. Мол, у щук бессмертная душа. Слава богу, он не видел, как я с пчелами вожусь, на них он вовсе помешался. Такие дела… А сосед Альфред, что вернулся домой с моря — он был где-то в Гаффельсберге да Коккеншине, как они говорят, — так у него одной дурью голова набита — пьет то и дело да за нож берется, а девушек как на перемет ловит. До внучки моей Вильхельмины тоже хотел добраться злодей, да только ее он не получит, если даже для этого ему придется всадить нож в сердце старику Флинте. Диво дивное, куда только катится наша земля. Хочу только, чтоб мои кости лежали в земле, когда наступит страшный час.