Улыбнувшись, граф повел их дальше по песчаной дорожке сада, где солнечные лучи, пробиваясь сквозь ветви цветущих вишен, бросали блики на махровые тюльпаны, белые нарциссы лиловые гиацинты и пышные пионы. Дорожка привела к большой стеклянной оранжерее. Воздух внутри был теплый и влажный. Повсюду — на потолке, на стенах, на полу — цвели редкостные розы, длинными рядами стояли горшки с невиданными цветами. Из колючих зеленых шаров тянулись кроваво-красные лилии. Здесь росли необычные цветы, похожие на снежные шары, и пятнистые, словно леопарды, растения. Мальчики смотрели на них с ужасом, потому что они дрожали и дышали, словно живые существа.
Пресыщенный роскошью граф рад был доставить удовольствие мальчикам: он выбрал самую красивую белую розу и сорвал ее для профессора, а бандиту преподнес пурпурно-красную.
Потом они снова вышли в сад, обошли клумбу с туями и золочеными стрелками солнечных часов и оказались перед большим белым дворцом с нарядными воротами и горделивыми медными фонариками на крыше, отчетливо выделявшимися на фоне синего неба.
— Дворец Толлерё ожидает почетных гостей, — пробормотал граф и указал, отвесив поклон, на большую лестницу:
— Входите, господин профессор, прошу!
Они прошли вестибюль с белыми крестовыми сводами и пестрыми гербовыми щитами, прохладную зеленую бильярдную, зал предков, где стены были увешаны старыми портретами, анфиладу малых залов со старинными хрустальными люстрами и креслами, обитыми шелком.
Мальчикам казалось, что это наваждение. Георг шел на цыпочках. словно боялся, что звуки его шагов разрушат колдовские чары. Фабиан, с трудом веря, что это реальность, совсем присмирел, а Эрик, забыв обо всем на свете, целиком погрузился в этот сказочный мир. Граф шел впереди и, таинственно улыбаясь, любезно со всеми подробностями рассказывал дворцовые анекдоты. У одной из дверей он остановился и распахнул ее настежь. Мальчики увидели комнату, вид которой поражал запущенностью и неухоженностью. Все было серо от пыли и опутано паутиной.
— Комната Карла XI. Он останавливался здесь во время медвежьей охоты на меларенских островах. Пришла в запустение после редукции[36] — позорное пятно на нашей истории.
Потом они прошли в маленький нарядный кабинет с креслами, обитыми розовым в цветочек шелком, и граф указал на женский портрет:
— Моя прабабка, прекрасная женщина, выдающаяся личность, жила в Париже. Имела поклонников в восьмидесятилетнем возрасте, совсем как Ниной де Ланкло. Жила бы и теперь, если б не помешала проклятая гильотина.
Граф вздохнул и, опять улыбнувшись какой-то дьявольской улыбкой, сказал будничным тоном: