«Хорошая тут кукуруза, — думал он, медленно раздвигая высокие стебли. — Быстро поднялась. Через месяц здесь уже можно будет не ползать, а ходить в полный рост, и никто не увидит».
Новый выстрел прогремел неожиданно близко, и Степан замер. Ему хорошо был знаком звук «спрингфилда». Эта винтовка подала голос с крыши как раз того сарая, к которому приблизился Гончар, и откуда он собирался наблюдать за деревней.
«Неудачно получилось, — подумал он. — Сколько же их тут? Целый взвод? В амбаре четверо стрелков, вот и в сарае еще один обнаружился. А в избах сколько сидят? Осиное гнездо, а не хутор».
Внутри сарая послышалась какая-то возня. Явственно заскрипели перекладины деревянной лестницы, пропела, откидываясь, дверца чердака, и негромкий женский голос спросил:
— Маш, а Маш? Молочка попьешь?
«Вот дура! — возмутился Гончар. — Тут война идет, а она с молочком носится…»
До него не сразу дошло, что женщина говорила по-русски.
— Ой, Тонька, чтой-то он не шевелится, — прозвучал в сарае другой женский голос, видимо, принадлежавший Маше.
— Пугни еще разок, да бей поближе, тогда, небось, зашевелится.
Снова грохнул «спрингфилд». Лязгнул затвор, прозвенела гильза, откатившись по деревянному полу.
— Ой, мамочка моя, даже не дрогнул! Ой, Тонька, что теперь будет! Ой, папаша заругает!
— Чего зря горевать! Побежали, да все сами расскажем, а повинную голову меч не сечет. Бог даст, не наповал. Не убила — вылечим, а убила — похороним. Бежим, Машка!
Пока в сарае слышались причитания и скрип лестницы, Степан успел встать у входа, прижимаясь к глинобитной стенке. Дощатая дверь распахнулась, и он спрятался за ней. Сквозь щель Гончар увидел двух невысоких девушек в черных длинных юбках. Одинаково одетые, с одинаковыми русыми косами, они отличались только тем, что у одной был белый платок, а у другой — красный. Другим отличием могла бы служить длинная винтовка, которую за ствол волокла за собой девушка в красном платке — но Степан быстро устранил это различие. Подкравшись сзади, он выдернул «спрингфилд» из рук девчонки и сказал:
— Спокойно, красавицы. Так-то у вас гостей встречают?
Они обернулись и застыли. Их скуластые смуглые лица побледнели, а темные азиатские глаза широко раскрылись.
Степан оперся на винтовку, словно на посох, и заговорил укоризненно:
— А где же хлеб-соль? Мы к вам со всей душой, а вы стрелять. Нехорошо, красавицы.
— Бежим, Тонька, — дрожащим голоском произнесла девчонка в красном платке, не двигаясь с места. — Бежим, не стой, у него зарядов нету.
— С нами крестная сила, — Тонька истово перекрестилась. — Напужал ты нас, дядя. И откель ты такой взялся?