— Идем. Только не дыши мне в затылок, — попросил капитан. — Дай мне минуты три.
— Договорились.
«Знал бы ты, каких дел можно натворить за три минуты», — подумал Орлов.
Рейнджер знал.
— За три минуты можно перебить всех, кто там сидит, добить раненых, а потом доесть за ними яичницу, — сказал он. — Надеюсь, у тебя нет таких мыслей?
— Нет, — ответил Орлов. — Ненавижу яичницу.
— Шутки в сторону, Пол, — сказал Шон Прайс. — Давай сделаем все тихо. Мы не на войне.
* * *
Капитан Орлов оставил аппалузу возле курятника. Сюда, по его расчетам, не будут залетать пули, когда в таверне начнется стрельба.
Он держал руки в карманах плаща. Кольт в правой руке, «веблей» в левой. Дверь открыл, поддев ее носком сапога.
Внутри было накурено и темно, свет едва сочился сквозь узкое окошко сквозь слои табачного дыма.
Четверо сидели в углу за столом. Оружие лежало кучей на полу.
Еще двое болтали с хозяином таверны возле плиты.
Он сразу заметил краем глаза белую сорочку и едва удержался, чтобы не повернуться к ротмистру. Тот сам догадается, что делать.
— Тебе чего, амиго? — спросил трактирщик, прерывая беседу.
— Где тут у вас… — начал Орлов, медленно разворачиваясь в сторону ротмистра. — Где тут…
Ротмистра в таверне не было. В его белой шелковой сорочке с оторванными пуговицами щеголял коренастый лохматый мексиканец.
Капитан Орлов бесшумно спустил курки и вынул руки из карманов. Протирая ладони, словно пытаясь их согреть, он еще раз огляделся. Точно. Ротмистра Бурко здесь не было.
— Что ты ищешь? — спросили из-за стола.
Орлов сдвинул шляпу и почесал затылок.
— Где тут у вас хижина дяди Тома? — спросил он.
— Мы не на войне, — сказал Шон Прайс.
Он солгал, чтобы немного остудить пыл нового напарника. Война шла уже много лет, и конца ей не было видно. Однако знали об этом лишь те, кто был готов принять в ней участие. Такая уж это война.
«Я пойду на войну», — сказал отцу Шон Прайс. Он уже тогда был высоким, выше своего отца — однако тот глянул на него так, что Шон сразу почувствовал себя младенцем.
«Воевать любой дурак может. Уйти легко, — сказал отец, — вернуться труднее».
«Все идут на войну, — говорил ему Шон, — чем я хуже других?»
«Мне нет дела до всех», — отвечал отец.
«Мятежники напали на нас!»
«На меня никто не нападал».
«Ты хочешь, чтобы у нас в Иллинойсе заправляли южане?»
«Мы сами приехали в Иллинойс из Вирджинии. У нас тут почти все — бывшие южане. И ничего страшного пока не случилось».
На этом спор прекращался. Не мог же Шон сказать, что ему, двадцатилетнему здоровому парню, просто хочется носить красивую военную форму. Такую же красивую, в какую нарядился сын мельника — тот уже приезжал в свой первый отпуск. Они были друзьями, и обнялись, случайно встретившись на улице, но оба чувствовали, что теперь между ними что-то оборвалось. Сын мельника, в роскошном синем мундире, шел в салун, и старые охотники уважительно отодвигались, пропуская его на лучшее место у стойки. А Шон направлялся в лавку, чтобы купить немного муки. Мука и порох, вот и все, что он брал с собой на охоту. Все остальное давал ему лес. А завтра сын мельника будет шагать среди огня и дыма разрывов с огромным знаменем в руках. А Шон будет тянуть за собой лодку по мелководью, пробираясь в верховья реки, где живут бобры… И так — всю жизнь?