Он откашлялся.
– Отец может крестить своего незаконнорожденного сына, чтобы он стал его наследником. То есть если мать не была рабыней.
– Иначе ребенок тоже становится рабом, – сказала она, и ее глаза расширились. Она потянулась к нему, как мать тянется к ребенку, чтобы поддержать его первые шаги – быстро, защищая, не задумываясь. – Что они сделали?
Габриэль не хотел ее жалости, потому что такая роскошь ослабила бы его и без того слабую решимость. Он отвернулся и провел взглядом по лезвию меча, верх и вниз по зазубренному краю.
– Он вырастил меня без образования. Я не знал ничего, кроме оружия, лошадей и боевой арены. Я дышал и питался войной, дикое дитя, не знавшее ничего, кроме насилия. Годом позже де Сильва женился и родил сына, которого назвали Санчо. Его готовили стать законным наследником, но наш отец стравливал нас друг с другом, чтобы сделать его сильным и чтобы напомнить мне о моем месте. Потом, когда мне было четырнадцать, я убил Санчо.
– Своего брата?
– Моего противника.
Ада отпрянула, испуганно вытаращив глаза. Габриэль заставил свое тело расслабиться, хотя его разум тонул в отвратительных воспоминаниях. Она не заслужила гнева, который он берег для своего отца и для самого себя.
– Мы тренировались в фехтовании, – продолжил он, уже спокойнее. – Он был моим соперником. Вот и все. Отец позаботился о том, чтобы я не знал ничего другого. Так легче было сделать из меня убийцу.
Ада кивнула, совершенно потерянная. Но как она могла понять эту борьбу жизни и смерти? Каждое утро, каждую ночь он был врагом Санчо де Сильвы. Неженка наследник дворянина против незаконнорожденного наполовину берберского раба, у которого не было ни остроумия, ни слов, чтобы защитить себя. Насмешки и унизительные шутки Санчо определяли все их детство. Только когда они вышли на тренировочный круг, Габриэль одержал победу над своим заклятым врагом.
То, что Санчо может отомстить при следующей возможности, никогда не останавливало руку Габриэля. Возможно, это знание в тот день подстегивало его сражаться еще ожесточеннее. Он разил со всей силы. Никакого милосердия к родственнику.
Ада стояла рядом с ним. Он не заметил, как она подошла. Солнечный свет из прорезей окон над стрелковыми мишенями полосами упал на ее лицо, тень и свет.
– Я стал величайшим врагом моего отца и самым сильным союзником, – продолжил он. – Он не отдал меня под суд и не сделал ничего плохого, даже не выгнал из своего дома. Вместо этого он привязал меня к своей семье еще крепче, чем договор с печатью.
– И ты согласился? – Она покачала головой, – Ну конечно, ты согласился. Какой еще выход у тебя был? У тебя не было никаких других перспектив, учитывая то, как тебя растили, да еще и связанного ответственностью за смерть брата.