Однажды я спросила его:
— Почему к маме приезжает Вадим Игоревич? Они дружат?
— Вместе работают, понравились друг другу и хотят чаще видеться. Я так думаю.
— Он хороший?
— Вадька-то? Плебей обыкновенный. А оператор неплохой.
Оператор снимает кино. Чем занимается плебей? Вероятно, чем-то поганым, судя по выражению папиного лица…
В каждое ухо один из родителей вливал мне гадости про другого. Это было мощное стереозвучание произведения под названием «Развод»:
— Твой отец…
— Твоя мать…
У папы с мамой наблюдалась замечательная слаженность, достичь которой удается далеко не каждому дуэту. Наверное, так всегда бывает, когда рушится любовь, на которую человек поставил слишком много. Любовь уходит, а слаженность остается.
Мои попытки защитить маму от папы, а папу от мамы успеха не имели:
— Тебя никто не спрашивает! — порознь кричали они.
Я считала себя предателем. Каждый родитель любил во мне повторение себя, а «чужие» гены подвергал жесточайшему уничтожению. Внутри меня творилась капитальная разруха. Но — видимо, уже тогда сказывалась сущность скорпиона — я чувствовала, что разрушение — это лишь повод для создания чего-то нового.
Развод родителей — это такое дело, благодаря которому понимаешь, что солнце светит в любом случае. Занятий в школе никто не отменял, одноклассники звонили и звали гулять. Мой дружище в очередной раз спер пятерку и мы накупили в «Детском мире» хлопушек.
Хлопали долго и с удовольствием. В волосах запутались разноцветные конфетти, а в ушах повис звон. И все бы ничего, но в то время я, как настоящий положительный ребенок, играла на флейте, и возникли реальные трудности с разучиванием домашнего задания. Помнится, это был «Смелый наездник» Шумана. Я чувствовала, что звук идет, соблюдала длительности, но — себя не слышала. От страха прогнала пьесу бессчетное количество раз и, сложив весь инвентарь в блестящую черную папку, отправилась в музыкальную школу.
Педагог Алексей Алексеевич проработал в школе больше миллиона лет и провести его не удавалось никому. Он был строг, проницателен и невозмутим. Жутко гонял за грязные руки. Домашнее задание записывал только своей рукой. Один раз я не выучила пьесу и соврала, что забыла.
— Ничего страшного, — успокоил он. — Открывай ноты и учи при мне…
И так, с ушами, полными звона, я переступила порог кабинета.
— Играй, — сказал Алексей Алексеевич. Это я прочитала по его губам. Он всегда так говорил.
Я сыграла, отыскала на его лице хорошее впечатление и внутренне расслабилась. Он что-то говорил, а я улыбалась. Иногда он замирал, внимательно глядел на меня. Потом он посмотрел чуть вбок, лицо его оживилось приветствием. Оказывается, пришла аккомпаниатор. Они пошелестели страницами, и на фортепиано возник клавир «Смелого наездника».