— Цойка, ты смотрел сегодня мультики? — спросил мой дружище.
— Я не мог. Я должен прийти домой не раньше семи.
Мы помолчали. Потом Мишка, боясь, что мы попрощаемся и он опять останется скучать, сказал:
— А вы знаете, кстати, что в китайском языке нет точки? Точки нет в конце предложения.
— Не ври! — строго предупредил дружище.
— Я серьезно, — Цой сверкнул черными глазами. — Вместо точки там ставится кружок…
— А вместо слов что?
— Значки такие, иероглифы называются. Ни одной буквы, только иероглифы! — Цой был рад возможности кого-то удивить и слегка надулся от гордости.
— Как же они тогда читают? — спросила я.
— Так и читают, берут иероглифы и все понимают.
— Не ври! — мой дружище едко прищурился. — Если у них нет букв, как же они тогда телеграммы по телеграфу передают?
Я не услышала ответа Цоя, потому что в этот момент откуда-то сверху, почти с небес, обрушился громовой голос отца:
— Немедленно поднимись ко мне! — Я запрокинула голову. Папа стоял на балконе и рукой делал движение, как будто подгребал меня к себе. Я пискнула приятелям «пока» и пошла к подъезду.
В квартире отца сгущалась грозовая атмосфера. Малиновые обои и светильник из медных лент несказанно ее усиливали.
— Сядь, — коротко скомандовал он.
Я села кончиком задницы на краешек кресла.
— Как следует сядь!
Я задвинулась поглубже. Ноги повисли над полом.
— Объясни, для чего ты это сделала?
— Что?..
— Подожгла лифт?
— Я больше не буду.
— Ты слышала вопрос?
— Да.
— Отвечай!
Беда в том, что я не могла назвать причину. Она вдруг вылетела из головы вместе со связными словами. Я лепетала что-то очень жалкое, путалась в слезах и соплях. Отец ругался, как умел это делать только он один. Он дробил меня на части, стирал в порошок, пыль снова собирал вместе, чтобы затем жечь меня на медленном огне. Я переплавлялась, охлаждалась, несколько раз за время разговора умирала и воскресала.
Это был катарсис что надо.
Придя домой, я не написала ни одного рассказа. Послонявшись по квартире, я набрала папин телефон и спросила:
— А как ты узнал, что это я?
— Кроме тебя, счастье мое, некому это сделать, некому. Кстати, ты по дороге домой ничего не спалила?
На спине тут же возникли мурашки…
…Мама собиралась в театр. Процесс превращения ее в театральную зрительницу — само по себе зрелище. На кровати вдруг появляется красивое платье. Мама доделывает последние хозяйственные дела. Платье и мама пока автономны, но их тонкая связь уже чувствуется.
Мне представляется, что самолет готовится к старту. Вот он медленно катится по рулежной дорожке: в сумочку кладется пудреница, носовой платок, бинокль… Вот он подбирается к взлетной полосе: мама начесывает прядь за прядью, легкими касаниями придает пышным волосам форму… рисует стрелки на веках… пошел запах духов… Ответственный момент, в турбинах слышится гул: два силуэта сливаются в один — мама надевает платье… Самолет развернулся к старту… Мама подходит к зеркалу, загадочно улыбается. Все! Выражение лица больше не меняется. Лайнер разогнался, поджал шасси, и начался полет.