Обнаружил, что у меня изо рта идет пар. Значит, уже ниже плюс десяти по Цельсию. Наверное, нужно разбудить ребят, а то как бы не простудились. Болеть здесь нельзя, печальная участь Игоря Макарова – тому подтверждение.
Прошел час. Пришлось ставить палатку. Туман, поднявшись из долины, покрыл уже почти всю осыпь. Очень холодно. Ледяное дыхание Эскимоса выстудило весь склон по эту сторону Гнилых Зубов. Что удивительно – по другую сторону, там, откуда мы пришли, воздух по-прежнему колышется и переливается от зноя. Это микроклиматическая аномалия, которой есть вполне логическое объяснение – теплый воздух за скалами поднимается вверх, а холодный, тот, что «стекает» с ледников Эскимоса, еще не набрал должной массы, дабы перевалить через Гнилые Зубы.
Ветер свистит между утесами, и от этого свиста становится не по себе. Меня сменяет Цендорж. Наказываю ему глядеть в оба и ложусь. Перед тем как соскользнуть в сонную одурь, успеваю подумать, что до Нового года, должно быть, осталось буквально пять-шесть часов…
Меня будят на закате. Эос висит низко-низко, и Гнилые Зубы отбрасывают длинные густые тени. Стало еще холоднее, туман поднялся до самых скал. Такое ощущение, что мы сидим на берегу озера, в котором вместо воды белая зыбкая мгла.
Свободников не видно, но никто не поручится, что они отстали. Надо идти. Есть шанс, что в тумане мы наверняка оторвемся от преследователей. Тщательно, как нам кажется, скрыв все следы нашей дневки, мы на всякий случай связываемся веревкой и начинаем спуск. Первым, как обычно, идет Шерхель. Вот туман съедает его ноги, вот он уже по пояс скрылся в молочной пелене, вот на поверхности осталась одна голова. Зигфрид нетерпеливо дергает веревку, и я, зачем-то глубоко вдохнув, шагаю следом…
Идем фактически наобум. Единственный ориентир – уклон местности. Мы знаем, что нам нужно вниз по осыпи, и бредем, часто оскальзываясь на сыпучем гравии и падая. Причем о том, что кто-то упал, остальные узнают исключительно по рывку веревки и приглушенной ругани – туман скрадывает звуки, причудливо искажая их.
Моя одежда напиталась влагой и прилипает к телу. Очень холодно. Пальцы немеют, и я грею их под мышками. Кажется, что осыпь никогда не кончится. Стоит пугающая тишина, нарушаемая лишь шуршанием камней под ногами. Я теряю счет времени. Иногда мне кажется, что прошел час, иногда – что день. Туман такой плотный, что если вытянуть руку, то она исчезает из вида.
Наконец Зигфрид трижды дергает веревку. Мы еще у Гнилых Зубов договорились, что это означает: «Стой!» Послушно останавливаюсь, передаю тот же сигнал Цендоржу.