Вскоре мы слышим журчание, а спустя какое-то время набредаем на неширокий ручей, вытекающий из леса и бегущий по его краю на юг. Вот только вместо воды в ручейке оказывается странная жидкость, мутная, теплая и пахнущая чесноком. Зигфрид предполагает, что ручей может оказаться ядовитым, и мы стараемся держаться подальше от его низких топких берегов.
Неожиданно вновь появляется туман. Он наползает сзади, догоняя нас, и вскоре мы опять бредем в волглом белесом киселе.
Очень хочется спать. Ноги заплетаются, от зевоты начинают болеть челюсти. В голове мелькают обрывки воспоминаний – Земля, детство, залитый солнечным светом двор, мы с приятелями, братьями, носящими удивительную фамилию Шило, играем в мушкетеров. Гошка Шило машет лазерной шпагой, оставляя на моем голубом с золотом плаще темные рубцы.
– Падай, я тебя убил!
«Падай! Я тебя убью…» – звучит у меня в мозгу.
Падай… Падай…
И я падаю лицом в мокрую белую плесень, а сверху на меня наваливается что-то тяжелое, начинает дергать меня, приподнимает и куда-то тащит. Впрочем, что значит – «куда-то»? Понятно куда – жрать. Недаром этот лес зовется Жорным. Сейчас где-то в черной чаще, в сплетении осклизлых толстых стволов, откроется мерзкая зубастая пасть, и меня не станет…
Пощечина была такой, что у меня слезы брызнули из глаз! И еще одна! И еще! Я поднял руку, пытаясь защитится, разлепил веки…
– Клим-сечен! Клим-сечен! Бежать надо! Быстро бежать! – Цендорж с искаженным от ужаса лицом стоял надо мной, размахивая руками.
– Что… Что случилось? – еле ворочая языком, спросил я.
– Бежать надо! Бежать надо! – как заведенный, твердил монгол.
Кое-как поднявшись на ноги, я огляделся. Воздух был чистым, никакого намека на туман. Лес, точнее, то, что мы называем лесом, вплотную придвинулось к камням, и ветви-щупальца угрожающе шевелились буквально в полуметре от нас.
– Где Шерхель? – Недоуменно вертя в руках обрывок веревки, я повернулся к Цендоржу, но тот лишь с отчаянием махнул рукой и потащил меня вперед…
Мы бежали всю ночь. Несколько раз попадали в полосы тумана, однажды едва не завязли в самом настоящем болоте – кочки, лужи теплой вонючей жижи, белая плесень и черные корявые отростки над головой.
Тусклый рассвет застал нас на неширокой опушке, за которой начинался подъем. Жуткий живой лес здесь заворачивал налево, к востоку, впереди высились скалы, над которыми каменным лбом торчала небольшая горушка. Эскимос за правым плечом светился в лучах восходящей Эос, точно усыпанный жемчугами.
– Сонная гора! – пробормотал я, озираясь. Цендорж согласно кивнул и добавил: