– Ты продолжаешь писать о гражданской войне?
– Да, я хочу еще раз все переосмыслить, понять, как так получилось, что два друга стали врагами и римляне убивали римлян.
– Ты же сам меня учил: в политике нет друзей.
– И все же я хотел бы проводить такую политику, где есть место дружбе, верности, честности.
– Непосильная задача.
– Кто знает… В моей жизни было много невозможного и невероятного.
Клеопатра подошла к консулу, опустилась на колени возле его кресла, заглянула в глаза, такие же, как у нее – черные, глубокие, опасные…
– Можно я прочту твои «Записки»?
– Конечно, родная. Мне нравится твое стремление проникнуть в самую суть вещей, понять первопричину. Это похвально для государственного деятеля.
– Ты считаешь, что я не просто царица, но еще и государственный деятель?
– То, что ты способна разграничить эти два понятия, уже говорит о том, что ты больше чем царица. Быть может, даже реформатор. Я чувствую в тебе силу. Ты способна на многое, главное…
– Что?
– Чтобы твои пороки не взяли над тобою вверх, не победили твою волю.
Клеопатра недовольно нахмурилась.
– Какие пороки? О чем ты?
Цезарь ласково улыбнулся.
– Я прожил долгую жизнь. Видел много разных людей. Кое-что да понимаю. В тебе есть и добродетель, и порок.
– Почему прожил? – испуганно прошептала Клеопатра.
– Не придирайся к словам. – Цезарь сделал недовольное лицо, но царица никак на это не отреагировала.
– Ты сказал о себе в прошлом времени, – не унималась она. – Почему? У тебя участились припадки?
– Я сказал то, что сказал! А моя падучая так же великолепно себя чувствует, как и я.
– О, боги, боги! Послушай, в Египте есть люди, их называют знатоками вещей, которые обладают удивительными способностями. Они способны вылечить тебя. Я сейчас же напишу Аполлодору, и он пришлет…
– Клеопатра!
Цезарь встал с кресла и поднял с колен царицу.
– Ничего не надо! Со мной все в порядке!
– Но ты…
– Все! Ты слышишь меня? Все! Разговор окончен!
Глаза Клеопатры наполнились слезами. Она капризно фыркнула и направилась в спальню сына, решив дать лекарю Олимпе особое поручение – разузнать о здоровье Цезаря. Он что-то не договаривал, и это было так же ясно, как и то, что за утром всегда следует вечер.
Глубокой ночью царица проснулась от странной мысли. Уж не ложь ли все то, что с ней происходит? Не насмешка ли богов над ее мечтами о власти и любви? И чего же в ней больше – царского честолюбия или желания человеческого счастья?
Прислушиваясь к спокойному дыханию Цезаря, Клеопатра думала о том, что ради тех возможностей, которые перед ней открывает его консульский пост, его жену можно и потерпеть. Разве она способна со своими убогими армией и флотом сделать себя римской владычицей? Ради этого она стерпит все: и жену, и любовниц, если те вдруг появятся, и чувство чужеродности, всячески подчеркиваемое римлянами, и сплетни, тянувшиеся за ней шлейфом.