Они снова сели на лошадей и поехали в Аббевиль. Там у них возникло затруднение: гостиниц было очень много, — в которой из них остановиться?
Не было никакой возможности обследовать их все. Как же угадать, в которой из них останавливались те, кого они искали?
— Поверьте мне, Атос, — сказал Арамис, — нечего и думать найти что-нибудь в Аббевиле. Если бы Портос был один, он бы остановился в самой лучшей гостинице, и, побывав там, мы, конечно, напали бы на его следы. Но д’Артаньян выше таких слабостей. Сколько бы Портос ни заявлял ему дорогой, что умирает с голоду, д’Артаньян будет продолжать свой путь, неумолимый, как рок. Поэтому надо искать их в другом месте.
Оба друга поехали дальше, но никаких следов в дороге им не попадалось. Тяжелое и скучное было дело, предпринятое ими, и, если бы не чувства чести, дружбы и благодарности, наполнявшие их души, наши путешественники уже сто раз бросили бы искать следы на песке, расспрашивать прохожих и всматриваться в каждое встречное лицо.
Таким образом доехали они до Перонна. Атос начал уже отчаиваться. Человек необычный по своему складу, полный благородства, он укорял себя за беспомощность, полагая, что, должно быть, они плохо искали и неумело расспрашивали прохожих. Оба путника наконец решили повернуть обратно, как вдруг, когда они проезжали предместье, у городских ворот Атосу бросился в глаза черный рисунок на белой стене, изображавший двух всадников, скачущих во весь опор. Рисунок был так плох, что казался детской попыткой изобразить что-нибудь карандашом. У одного из всадников была в руках таблица с надписью по-испански:
— Ого! — сказал Атос. — Вот это ясно как день. Как за ними ни гнались, д’Артаньян остановился здесь минут на пять. Значит, от преследователей их все же отделяло некоторое расстояние. Быть может, им удалось спастись.
Арамис покачал головой:
— Если бы они спаслись, то мы увиделись бы с ними или по меньшей мере услышали бы о них.
— Вы правы, Арамис, поедемте дальше.
Беспокойство и нетерпение, которое испытывали оба друга, не поддаются описанию. Нежное и преданное сердце Атоса терзалось тревогой, тогда как легкомысленный и нервный Арамис испытывал лишь мучительное нетерпение. Они проскакали часа три подряд во весь опор, но хуже тех всадников, что были изображены на стене. Вдруг на узкой тропинке между двумя крутыми скатами им преградил путь огромный камень. На месте, где камень этот лежал раньше, на одном из скатов виднелась свежая яма, из которой он был явно извлечен, так как не мог выкатиться оттуда сам собою; а, судя по величине камня, поднять его могли только гигантские руки Энкелада или Бриарея