— Бате-то… Калистрату Ефимычу… я еще с ним сквитаюсь, мы еще ему кишки высушим. Попомнит!
Костры у киргизов желтые.
Костры у русских желтые.
Собаки лают у киргизов. Собаки лают у русских.
А перед собаками поляна песчаная. Выбегут на поляну собаки, с одной стороны — русские, с другой — киргизские, лают и воют.
Через три дня байга — знают собаки.
Знают это и люди. Потому и съезжаются: по одну сторону русские, по другую — киргизы.
Табуны по тропам идут — куда киргизы без табунов!
Ружья по тропам идут — куда русские без ружей!
А собакам весело — мясо варить будут. Много табунов, много. Мясо валяться будет (ружей много).
От костров оранжевый дым.
У костра сидит шаман Апо, приехал. Киргизы вокруг. Табак за щеками. Ребятишки голые с овчинами, накинутыми на плечи.
На волосяных арканах лошади.
С арканов сорвался ветер лимонно-оранжевый, голову в небо задрал — мечется, лает.
А может, собаки лают?
Потому — ночь. Потому — костры. Потому — молчит Апо.
Призвал утром джатачников всех, аксакалов всех шаман Апо.
Розовый свет на травах, розовые деревья — скалы, крепкие, как камень, воздух режут, свистят.
Сказал Апо:
— Был у русского шамана. Не продает богов, а боги хорошие, богатые, в серебряных халатах и плоские, как деньги. Хорошие боги.
— Надо богов русских, — сказали джатачники. — Надо тех богов, которые воевать с русскими любят. Ты как думаешь?
Отвечал Апо:
— Мысли мои засохли, как степь летом. Всю ночь в прохладе сидел, думал…
— Скажи, шаман?
— Не отдает богов русских самый жирный русский шаман. Не отдает, и не продает, и в шаманы к нам не хочет. У русских — водка, у русских — ящики поют, у русских — хорошо…
— Ладно!…
— Ладно!… Думал я и скажу: надо богов у русского шамана украсть.
Поглядели джатачники на золу священного костра, на кобыз, на одеяние шаманье и глазами вздохнули:
— Бисмилля!…
Сказал самый старый, самый смелый, у которого борода — аршин бязи:
— Трудно!… Бить русские будут, одного до десяти смертей бить.
— Трудно, — подтвердили джатачники. — Русские бьют сильно!
— Сильно, — сказал самый старый, — я только коней воровал — как били! А за богов — может, моего умершего отца бить будут… Они хитрые.
— Они хитрые!…
Замолчали.
От дыханья перегородка трепещется, жестяные сундуки запотели, зола отяжелела — горько дышат киргизы.
Снял кафтан Апо, снял куйлек-рубаху — тело показалось — темное, морщинистое, как осенняя земля.
Сказал:
— Пойду на священный камень Копай, с камня того — в озеро. Умру. Десять ли киргизов жалеть, когда умрут все, как комары в дыму?…
Отвечали джатачники, чембары подтягивая:
— Поедем, украдем богов.