— Байга!
Песни на поляне желтые, как масло. Люди на земле — липкие, блестящие листья. С одной стороны — киргизы, с другой — новоселы.
Желтая шелковая нить песка перед ними. Лошади дышат торопливо. Тяжел, густ человеческий пот. Ржут телеги, ржут люди; вся земля — пески ржут.
Пыль над поляной, над розовым озером.
Подвезли телегу к поляне. Мокрый, с мокрой фуражкой, тискался Наумыч, кричал:
— Не жми! Не жми! Тут болящие-е!…
Хохотали мужики.
Офицер выехал на середину поляны и, пригибаясь к луке, говорил сбивчиво и волнуясь о дружинах Святого Креста, отрядах Зеленого знамени, о защите отечества.
Вороная лошадь играла мускулами. Наумыч сказал:
— Ладный конь!… Надо приметить!…
Джигит выехал с бараном через седло и понесся. С гиканьем догоняли и рвали барана джигиты.
— Кто вырвет — выиграл, — сказал Наумыч в телегу.
Густо пахнущей тайгой стояли мужики, и ни один не выбежал на поляну. Только, как ветер листьями, шевелил мчавшийся джигит волосатые веки мужиков.
— Наших нет? Не догоняют? — спросил Никитин.
— Борьбы ждут. Ето все так… зря…
Голоспинные киргизята гнались вперегон на коротконогих лошаденках. Киргизы загикали:
— Ей! Ей!
Но так же, колыхаясь глазами, тесно стояли мужики.
Киргизы взглянули на темные пласты их тел, на неподвижную шерсть бород и, замолчав, сдвинулись.
Пахло кислой кошмой в телеге, глядеть в щель нужно через Никитина. Нельзя было охватить все поле, наполненное людьми.
Калистрат Ефимыч сказал:
— Жарко.
Точно пронизывая кошму длинными коричневыми от табака пальцами, отвечал в щель Никитин:
— Нет. По-моему, прохладно.,
Подходили, подъезжали еще.
Не пески, не земля дышит — люди в овчинах, в азямах, на телегах, на лошадях. Гнется, вглубь уходит земля — темнеет. Только блещет над ними озеро, камень — скала священная — Копай.
Говорит аксакалам шаман Апо:
— Душно мне. Все внутри как плесень. Зачем жмутся и молчат русские? Зачем они не веселятся, не играют?
Отвечали аксакалы:
— Ничего. Русские сразу веселиться не умеют. Русские хотят видеть борьбу.
Говорят баи:
— Где батырь Докай? Пусть готовится.
Сказал Калистрат Ефимыч:
— Тяжело тут в телеге-то, парень! Только и видно, что гриву, хвост али спину киргизскую… Надо на волю.
Через кошму кричал рыжебородый Наумыч:
— Ничево. Сиди, штаб. Это не антиресно все, счас бороться будут.
И борода его над телегами — как желтый флаг,
Дышат хлебом — пьяным запахом мужики. Небо хмельное, играет над поляной. Лица хмельные, волосатые, как кустарники.
— Дава-ай!…
— Кузьма-а!…
— Борись!
Говорит шаман Апо:
— Сердце у меня бьется, как священный бубен. Не отдадут кабинетские земли русские.