— Вася, она и тебя сняла…
— Вижу… А зачем?…
У него настороженное лицо и тревожный взгляд.
Но Люси уже отвернулась, она занята с Гришей, трехлетним веселым мальчишкой, который тянется к аппарату. Она прячет аппарат в футляр и дает ему играть.
Вася говорит тихо и как бы в сторону.
— Оля, возьми у Гриши аппарат, поняла? Незаметно пружину нажми, поняла?…
— Поняла!…
Она идет к Гришке.
Люси раздает шоколад детям, не видит, как Оля отнимает у Гришки раскрытый футляр и возвращает его Люси…
Еще испортит.
Люси благодарит ее и говорит что-то старой англичанке. Должно быть, хвалит Олю за красоту. Обе смеются. Затем они уходят к заведующей, и через десять минут в переулке гудит автомобильная сирена и шумит, затихая, мотор.
— Сделала?
— Сделала. Никто не приметил… А зачем?…
— Да так, пустяки…
— Ой, Васька, крутишь…
Вася подхватил ее под руку.
— Завтра поутру в загс! Оформим.
НАЧАЛЬНИК СЕКРЕТНОГО ОТДЕЛА
— Говоришь, рыжая и хороша собой?
— Не то чтобы рыжая, а в масть впадает…
Захаров ищет в трех синих конвертах и вынимает фотографию.
— Не эта ли?…
— Эта.
— Видишь, они тебя только снимают, а у нас уже готово.
— Мда… Работа.
— Вот что, ты все случаи дальше мне докладывай… Докладывай, как и раньше.
— Товарищ Захаров… А завтра мне ехать? Как полагаешь?…
— Обязательно!… Почту получишь и поезжай…
Жуков смотрит в бесцветные маленькие глаза под красными веками Захарова и в первый раз видит улыбку на утомленно-бескровном лице. Затем он встает, пожимает плечами и тоже улыбается.
У ворот отдает пропуск часовому, который нанизывает бумажку на штык, и Жуков уходит, почтительно оглядываясь на неприметное трехэтажное здание секретного отдела.
Три тысячи верст, изгибаясь зигзагами по плоскогорьям в двенадцать тысяч футов над уровнем моря и снова обрываясь в долину, пересекаемую великой рекой Оксусом, дальше и дальше на восток к “Крыше мира” убегает пограничная линия между Республикой Советов и государствами Центральной Азии. В глиняных поселках, в палатках, сжигаемые малярийным жаром, опаленные горячим ветром пустыни, в горах и долинах, в камышах и диком кустарнике, на три тысячи верст держат границу тамбовские и калужские крестьяне, питерские и московские рабочие, туркмены и сарты — все в защитных, конусообразных шлемах с красной звездой.
Вечные, великие караванные пути и горные проходы нужно охранять от кочевников и охотников, которые тиграм и барсам предпочитают чужих курдючных овец, но за вечными путями — по обе стороны горные цепи или солончаки и пустыня, где не растет даже колючий саксаул. Какой караван свернет с пути, которым шел Искандер и Тимур, и углубится в мертвую пустыню? Какой караван свернет с знакомой вьючной тропы и двинется ущельями, поднимаясь к ледникам, где за лето только две недели оттаивают от снега горные проходы?